* * *
— Обернись, и я стану той, кого ты захочешь. — Я выдумывала слова к прилипчивой песенке, что играла по радио, пока я качалась в кресле на задней веранде дома моих родителей. Ночной воздух был прохладен, и я была признательна за то, что эта ночь не была похожа на очередную влажную ночь во Флориде. — Забери меня, и ты будешь во мне-мне-мне на луне-не-не, — усмехнулась я, повторяя за какой-то девушкой, которая выкрикивала, что у нее нет ни леденца, ни бойфренда. Я понимала, что мои слова и рядом не шли с теми, что произносила она. — Ты громыхнешь, до того как придешь, — пропела я и затем подскочила, почувствовав чью-то руку на своем плече.
— Лив, это всего лишь я. — Спокойный голос Ксандера прозвучал позади меня, и мое тело немедленно встрепенулось.
— О, привет, — обернулась я и выдавила из себя подобие улыбки, стараясь не смотреть ему в глаза и на грудь. Я сверлила глазами точку на его ухе, пытаясь сфокусироваться на ней.
— Не знал, что ты поешь.
— Что-что? — глупо переспросила я.
— Твои песни на вершине чартов?
— Чартов?
— В чартах «Биллборд»? Международных списках? На «айтюнсе»?
— Что? — Я была настолько сконфужена, что перестала фокусироваться на мочке его уха и теперь смотрела ему в глаза. — О чем ты говоришь?
— Я говорю про твою карьеру певицы. — И затем добавил с ухмылкой: — Ты пробилась в топовые позиции международных чартов или, может быть, получила премию Грэмми, или что-то подобное?
— Ну и придурок же ты. — Мои глаза словно метали молнии, когда я поняла, что он еле сдерживает смех.
— Я серьезно спросил. Ты казалась очень увлеченной в создании той песни, которую напевала, — улыбнулся он, на что я покачала головой.
— Неважно. — Я не могла заставить себя перестать улыбаться ему в ответ. — Знаю, я фальшивлю, но это не значит, что я не могу петь.
— Я не говорил, что тебе стоит замолчать, — кивнул он в знак согласия. — Мне даже было весьма приятно тебя слушать.
— Конечно, так и было, — засмеялась я. — Мои братья платят мне, лишь бы я перестала петь, — улыбнулась я, погружаясь в воспоминания. — Мой брат Скотт однажды дал мне двадцать долларов.
— Двадцать долларов? Вау, — склонив лицо, переспросил Ксандер. — Должно быть, он и правда ненавидит твое пение.
— Думаю, все дело было в самой песне и в контексте, — улыбнулась я. — Ему было восемнадцать, тогда он впервые привел нормальную девушку к нам на День благодарения, — вспоминала я тот праздник. — Они сидели и обсуждали какой-то школьный предмет, на который ходили вместе, а я вышла и начала петь. «Любовь — это самая прекрасная вещь на свете», — затянула я, переходя на смех. — Тебе надо было видеть его лицо, когда я запела припев и стала бросаться в них длинными бумажными полосками.