Теперь он возвращался в полк лишь затем, чтобы взять вещи и продовольственный и вещевой аттестаты.
Ястреб хрустнул срубленной веткой, тихонько, обрадованно заржал. Ветер прошел по верхушкам деревьев, донёс запах полковой походной кухни: смолистого дымка от углей, пригорелой гречневой каши. Меж сосновых стволов мелькнул синеватый луч штабного фонарика.
- Стой! Кто идёт?
- Свои...
Петряков усмехнулся: здесь уже было теперь не свое, здесь теперь всё было чужое.
Иван Григорьевич бросил поводья дневальному и, откинув брезентовый полог в дверях, вошёл в штабную землянку.
Они не ужинали. Ждали его. На столе стояли тарелки, миски, щербатые чарки из литого стекла, солонка и хлеб, нарезанный большими ломтями. Тускло светил фонарь, подвешенный над столом на помятом крюке. В приземистой печке из заржавленного гофрированного железа потрескивали берёзовые дрова.
Заслышав прихрамывающие шаги Петрякова, командир полка майор Матвей Железнов порывисто обернулся, сощурился. Это был высокий, богатырского сложения человек, стриженный ёжиком, темноглазый, с неожиданно нежной, застенчивой улыбкой на смуглом массивном лице. Туго перетянутый ремнями, широкоплечий и ловкий, Матвей был бы очень красив, не отяжеляй его профиля квадратный подбородок. Мохнатые, кустистые брови, нависая над глазами, придавали его лицу угрюмость, даже свирепость.
Железнов выжидающе молчал.
Комиссар полка Дмитрий Иванович Шубаров лежал на нарах, подложив под голову руку, и читал вслух. Заметив, что вошёл Петряков, Дмитрий Иванович отложил в сторону книгу. Ладонью пригладил белокурый хохолок на затылке.
- A-а, это ты, эскулап? Ну как, хорошо прогулялся? - спросил он, подмигивая. - Всё нормально?
- Да, - сказал Петряков. - Прогулялся. Всё нормально.
Иван Григорьевич швырнул на нары планшет и фуражку, грузно рухнул за стол, уткнул лицо в ладони. Долго сидел неподвижно.
Всю дорогу он думал об этой минуте и не предполагал, что расставание будет ещё тяжелей. Так близко, как с этими двумя, он ни с кем ещё не сживался, даже в том своем первом полку.
- Что случилось, Иван? Говори, не томи...
Петряков наконец поднял голову, протёр пальцами воспалённые от напряжения, сухие глаза. Помедлив, ответил:
- Ну вот... Ухожу от вас. Всё... Неужели не ясно?
- Та-а-ак... - озадаченно протянул Железнов, и на его освещённом отблесками пламени смуглом лице обозначились резкие складки. - Та-ак, - повторил он сурово. - И куда же... ежели не секрет?
- Медсанбат принимать! - Голос Петрякова зазвучал с неожиданной обидой. - На рассвете быть там...