Ладно нецензурная брань, Телячелов матерщину перетерпел бы, хотя в столовой столовничали и дети, но вот мириться с хулой на Ленина для партийца было равнозначно предательству.
«Прекратите! – сказал он резко, отставляя свой недопитый чай и поднимаясь во весь рост над столом. – Я приказываю вам прекратить!»
Посетители в столовой примолкли. Взгляды всех были направлены на него. Люди ждали, чем всё это закончится, – ждали в основном равнодушно, но иные и со зрительским интересом.
От толпы, скопившейся у раздачи, отделился тот самый фокусник и неспешно, с безразличной улыбкой выполз на открытое место.
«Ты, приказчик, не залупайся, – прогнусавил он, почёсывая под мышкой. – Я таких, как ты, командиров сколько хочешь по тылам навидался. Ты командуй крысами тыловыми, а меня, за родину пострадавшего, лучше, сука, не обижай, убью».
У Телячелова в глазах почернело. Отодвинув ногою стул, он решительно пошёл на обидчика. Тот по-прежнему улыбался хитро, но улыбка была только уловкой, намагниченной приманкой для жертвы, раздражителем, устроенным для того, чтобы ввести комиссара в ярость.
Телячелов подошёл вплотную. Он нагнулся над одноглазым карликом с обмотанными тряпьём культями, остатками бывших ног. Он хотел поднять его на руки и вынести из зала наружу. Ему тоскливо было видеть людей, наблюдавших за этой сценой. Неужели ни у кого из них не возмутилась их советская совесть, когда прилюдно, в открытую, напоказ глумятся над светлым именем?.. Сам он часто прислушивался к себе: не завёлся ли у него внутри, не затаился ли там классовый враг, как заводятся в кишках паразиты, не льётся ли в решительные минуты ему в голову навязчивый шёпот: пожалей, не убий, прости. И если появлялось сомнение в правильности выбранного решения, он мысленно обращался к Сталину как к единственному мерилу праведному, и Сталин, мудрый, справедливый судья, знакомо щурился в глаза комиссару и так же мысленно ему отвечал: «А вы, товарищ Телячелов, представьте, что эта ваша сиюминутная доброта обернётся для всей страны тысячами человеческих жизней и ослаблением нашей обороноспособности в условиях враждебного окружения». А у этих вот, которые за столами, сознание раскисло настолько, что на любого сирого и убогого у них в запасе только слёзы и сопли.
Комиссар уже держал инвалида за засаленный воротник ватника и рукой, что была свободна, отводил его тяжёлую пятерню, когда случилось то, что случилось. Матерящаяся свора обрубков, тряся в воздухе остатками рук, облепила его, как мухи, подняла Телячелова на воздух и легко потащила к выходу. Кто-то рвал зубами его мундир, кто-то больно тыкал ему под рёбра, а какой-то бугай без уха отколупывал ему на погонах звёзды. И никто из едоков за столами не пришёл Телячелову на помощь.