– Что это? – повторил замполит.
– О! – ответил Хоменков важно. – Это… – он перешёл на шёпот, – это «Дети пишут письмо вождю», так называется картина.
– Ничего себе! – повертел головой Телячелов. – Одной левой, значит, нарисовали?
Он всё думал, как бы увести разговор от всех этих картин и скульптур, до которых ему не было дела, в сторону его интереса.
– Ну не правой же, – Хоменков тряхнул подшитым рукавом балахона, и опять весёлые споры краски разлетелись в вонючем воздухе, – нету у меня правой. Одна теперь у меня палочка-выручалочка – моя левая. Я ею гирю трёхпудовую подымаю, я в мишень с неё стреляю без промаха, «Ворошиловского стрелка» имею. Как считаете, – он показал на картину, – достойна она быть выставлена в каком-нибудь столичном музее?
– Почему это вдруг в столичном? – спросил Калягин. – Вам что, местной экспозиции мало?
Хоменков погасил окурок и бросил его в ведро:
– Вообще-то, я не у вас спрашиваю, ваш ответ мне давно известен. Я у товарища полковника спрашиваю.
«Я же в штатском. – Телячелов вскинул брови. – По выправке он, что ли, определил? Или по сапогам?»
Калягин тоже посмотрел на Телячелова, но на лице его не отразилось ни тени.
Телячелов сощурился на секунду, сделал вид, что оценивает картину, почмокал для эффекта губами:
– Я в этом деле неважный специалист, но что-то в этой картине есть. Светлая картина, хорошая. Про советское счастливое детство.
– Вот и я говорю о том же, – воодушевился художник. – Лауреаты вон в Москве выставляются, а моя работа здесь киснет. Я уже и продолжение задумал. Картина будет называться «Вождь читает письмо детей». Единственное, что меня смущает, – вождя позволено изображать только по особому разрешению художественного совета. Для этого нужно быть художником с именем, а обо мне даже в Салехарде никто не знает. Как мне быть, товарищ полковник? Подскажите. Можно мне рисовать вождя?
– Ваши руки – что хотите, то ими и делайте.
– Но я хотел попросить совета.
– В таком случае не советую.
Художник обречённо вздохнул. Потом гневно посмотрел на Калягина:
– А всё вы! Всё ваш лауреат! Всё ваш Казорин! Ненцы на глазах у всех мандаладу делают, возвращают себе незаконно свои наряды, и этот ваш Степан Разин, предводитель народных масс, видите ли, вот зачем-то в лагерь собрался, других туда с конвоем привозят, а ему – наше вам с кисточкой…
Телячелов мгновенно напрягся.
– Вы, товарищ, идите, – коротко кивнул он Калягину и казённо его поблагодарил: – Спасибо вам за экскурсию, было интересно и познавательно. – И когда Калягин ушёл, плотно прихлопнул дверь и, резко переходя на «ты», наставил на художника палец: – А теперь давай поподробнее. Что ты там сейчас говорил?..