Тяжелораненые располагались на первом этаже, и их в убежище выносили на носилках санитары-мужчины, а некоторых послеоперационных вообще не выносили, но тогда рядом с ними обязательно кто-нибудь оставался: врач, медсестра, санитарка или нянечка, а то и сам начальник госпиталя Иван Иванович — маленький, толстый и очень сердитый человек. Мама не раз предупреждала ее, чтобы она не показывалась на глаза Ивану Ивановичу, детям не разрешалось находиться в госпитале.
Несколько раз она сталкивалась с Иваном Ивановичем в госпитальном подвале-бомбоубежище, но начальник госпиталя не замечал ее. В первые дни, когда начиналась тревога, она старалась быть вместе с мамой и даже помогала ей выводить из палаты раненых, но кто-нибудь из ходячих подхватывал ее под мышки и уносил, плачущую, в бомбоубежище. Без мамы в полутемном подземелье, среди говора, стонов и ругани незнакомых людей, в ожидании первого далекого или близкого глухого взрыва, после которого в убежище на мгновение повисала могильная тишина и не слышно было даже дыхания людей, ей становилось страшно до ужаса. Она сжималась, вдавливалась в чью-нибудь спину или бок, но иногда не выдерживала ожидания, срывалась с места и, перепрыгивая через носилки с ранеными, с криком бежала наверх искать маму.
Иногда мама в бомбоубежище не приходила, а оставалась на этаже с ходячим «отказником». Правда, такое случалось редко. Каждый случай отказа ходячего раненого спуститься во время тревоги в убежище считался в госпитале ЧП. С «отказником» строго беседовал начальник отделения, а иногда и сам Иван Иванович, и, если случай повторялся, такого раненого из госпиталя выписывали.
Единственный из «отказников», которому многое прощалось, был молоденький летчик Костя, с легкой руки начальника госпиталя прозванный Чудиком. Костю сбили ночью во время воздушного налета где-то в районе порта, и он на парашюте упал на крышу ремонтного завода. Парашют зацепился за трубу, а летчик, ударившись о каменную стену, повис на стропах в полуметре от земли. Женщины из отряда ПВО, дежурившие на крыше соседнего дома и видевшие, как падал горящий немецкий самолет, приняли Костю за немецкого летчика. Когда они подбежали к нему, летчик был в сознании и прохрипел: «Гутен таг, мамзели! Гитлер капут!» Женщины, забывшие в блокадном Ленинграде про юмор, принялись летчика бить. Будь он здоровым, не раненым, он даже не почувствовал бы их, ослабленных голодом, кулаков. Но летчик был серьезно ранен и от первых же ударов потерял сознание.
Костю спас подоспевший комендантский патруль, который и доставил его на машине в госпиталь. Оперировал летчика сам начальник госпиталя Иван Иванович — собирал его кости, сшивал мышцы, вливал в его тело чужую кровь.