— Леди Харроу, если будет нужно, я велю вас отсюда вынести на руках. Леди Майла…
Майла не сопротивлялась и покорно позволила себя увести.
Дойл тоже вышел на свежий воздух, но, сделав вдох, быстро понял, что он не свеж. Лекари поспешили выполнить приказ и подожгли яму с трупами.
Леди Харроу и Майла стояли в стороне, одинаково зажимая ладонями рты и носы. Дойл подошел к ним.
— Где вас ждет карета?
— Мы пришли пешком, — сказала Майла до того, как леди Харроу успела ей помешать.
Стражники подвели коней и, повинуясь молчаливым указаниям Дойла, усадили девушек верхом — двое из отряда будут вынуждены идти.
Дойл тоже сел в седло и поскакал первым. И только когда удушающий дух доков остался позади, размотал с лица повязку и обернулся к женщинам. Леди Харроу тоже избавилась от тряпок, и теперь стали видны ее плотно сжатые побелевшие губы. Майла выглядела скорее испуганной.
— По какому праву, милорд, — произнесла леди Харроу, — вы распоряжаетесь моими поступками и моей жизнью? Вы не мой король, не брат, не отец и не супруг, — последнее слово она почти выплюнула и, кажется, будь ее воля, этот плевок был бы ядовитым.
В другой ситуации, без лишних ушей — не столько стражников, сколько Майлы — возможно, Дойл ответил бы иначе: мягче, любезнее. Признался бы, что он скорее сам подставится под смертельный серп чумы, чем позволит ей погибнуть. Но для этого был неподходящий момент, поэтому он произнес с не меньшим ядом в голосе:
— Считайте, что до тех пор, пока город не освободится от чумы, мои приказания должны исполняться так же, как приказания короля. И я запрещаю вам… обеим, — он обернулся еще и на Майлу, хотя она сейчас его совершенно не интересовала, — соваться в доки. Сидите по домам. Ясно?
Майла мелко закивала, а леди Харроу обронила сквозь зубы:
— Предельно ясно, милорд Дойл.
Это обращение весьма сильно отличалось по тону от ее обычного приветливого «милорд» и еще сильнее — от однажды произнесенного «Торден». Но главное, она дала слово.
Обе леди спешились у дома леди Харроу, старый слуга сразу же пропустил их внутрь. Майла на прощение сделала слабенький реверанс, леди Харроу не удостоила даже наклона головы.
— Проклятье! — стегнув коня кнутом, Дойл бросился в замок, пылая надеждой на то, что найдется какой-нибудь болван, на котором можно будет выместить гнев.
Болваны как назло куда-то попрятались, поэтому досталось Джилу, которого Дойл от души обругал криворуким бездельником, но обвинение было несправедливым, так что не принесло ни капли душевного удовлетворения.
Следующие три дня прошли в монотонном, одуряющем однообразии. Дойл просыпался рано, на рассвете или незадолго до него, в приступе постыдного страха шарил рукой по телу, проверяя, не оставила ли болезнь на нем своего следа, после чего выезжал патрулировать город. Он бы хотел более осмысленное занятие. Если бы был враг, с которым можно бороться, напрягая мышцы и ум, было бы проще. Но чуму нельзя было сразить мечом или перехитрить с помощью интриги — оставалось только ждать и изображать хотя бы подобие занятости.