— Тебя должны больше интересовать милорды-предатели.
— Вовсе нет. О них отлично заботишься ты. Так что у меня остается много времени на развлечения и… созерцание. А что может быть лучшим объектом для созерцания, чем женская красота? — он подождал почти минуту, но Дойл так ничего и не сказал. — Я полагал, что ты увлекся леди Харроу. Я ошибся?
Дойл поднялся из-за стола, тщательно вытер куском скатерти руки, отер губы и заметил так спокойно, как мог:
— Я увлечен спокойствием нашей страны. А любовные игры предпочитаю оставить тем, кто больше для них подходит. Так что… — ему было непросто это сказать, но он сумел, — если ты желаешь выдать за кого-нибудь леди Харроу — это твое дело.
— А может, мне самому взять ее в любовницы? Тем более, что ее опекуна и сюзерена мы завтра приговорим к смерти.
Кровь прилила к лицу, зашумело в ушах. Дойл не выдержал и грохнул кулаком по столу. Он отдал бы ее другому мужчине — но одна мысль о том, что она будет опозорена и низведена до положения шлюхи, пусть и королевской, вызывала в его душе шторм.
Рука брата сжала его здоровое плечо, и прежде, чем он скинул эту руку, Эйрих произнес:
— Ты немало трудишься на благо государства. Мир и процветание Стении — заслуга в большей степени твоя, чем моя. Но этого едва ли достаточно мужчине, Торден.
Дойл встретился с ним взглядом, но почти сразу отвел глаза. Как и всегда, когда брат обращался к нему по имени, он чувствовал себя слабее и уязвимей. Принц Торден не мог дать того отпора, на который был способен милорд Дойл.
— Вопреки своим делам, приди сегодня вечером на пир, — Эйрих отпустил его плечо и снова отошел к окну, — это моя просьба. Не хочешь выполнять ее — считай приказом.
— Будет исполнено, ваше величество, — Дойл наклонил голову, надеясь, что его лицо не выдаст чувств, которые ввергали душу в смятение.
Дойл собирался на пир как на плаху. Он хотел было проспать хотя бы часть дня, но не сумел и глаз закрыть. Сел разбирать уже готовые обвинительные решения — но отложил их в сторону, поняв, что читает по три раза одну строку. Та же участь постигла сочинение какого-то ушлого ученого писаки, озаглавленное «К государям и мужам высоким». Дойл чувствовал, что за высокопарными фразами кроется недурной смысл, но не мог его разобрать, то и дело отвлекаясь на посторонние мысли.
Наконец, он велел Джилу притащить воды и почти час пытался смыть с себя тяжелый тюремный дух. Сложно было сказать, помогло ли, но настроение отнюдь не улучшило — особенно тем, что в темной воде то и дело мелькало смутное отражение кривого горбуна.