Я поставила перед незнакомцем табуретку.
- Садитесь.
- Комфорт для следующего раза. Это, так сказать, частный визит. - Он перешел на шепот: - Доктор, слушайте сюда. В одном месте лежит один человек. Он срочно нуждается в медицинской помощи.
Я рассердилась: «в одном месте», «один человек» - что это за иксы и игреки?
- Вы пришли в советский госпиталь и разговариваете с советским врачом.
- В городе, который, между прочим, временно занят немецко-фашистскими оккупантами, - насмешливо уточнил обладатель плюшевой бородки и продолжал своим противным, ёрническим тоном. - На меня ваше лечебное заведение произвело исключительно хорошее впечатление, и я, пожалуй, привезу сюда моего любимого дядюшку, Вера Николаевна.
- Вы меня знаете?
- У нас общие знакомые. - И посерьезнел: - Прошу приготовить через час коечку. И тихо, не надо сенсаций. Они не для этого сезона.
Он бесшумно исчез, будто растворился во тьме: ни дверь не стукнула, ни ступеньки не скрипнули.
Велела Фене приготовить койку.
- Должно быть, из циркачей, - сыпанула горошек слов тетя Феня. - Ишь ты - «шари-вари». Это у них язык такой особенный. А ручищи железные. Поднял - и болтай ногами, как кукла. Вы его поостерегитесь. У моего брата двое из цирковых на квартире стояли - всем угодникам поклоны клал, чтобы только поскорее съехали... - И вдруг Феня, жалостно глядя на меня, вздохнула. – Эх, Вера Николаевна, Вера Николаевна, сколько на вас бед-то сразу свалилось...
- Разве только на меня? А остальные? А вы...
- Я что, меня, голубка моя, жизнь-то покатала-помотала, а вам-то с непривычки каково?
Мне «с непривычки»? Эх, тетя Феня, тетя Феня, добрая душа! Вас катало и мотало, а меня?.. Но все-таки надо же заснуть. Я обязана выспаться. Ведь теперь каждую минуту может начаться то страшное, чего я боюсь во сне и наяву...
Не хотелось будить ребят. Не раздеваясь, я прикорнула на коротком клеенчатом диванчике в отсеке, оборудованном под приемный покой. Закрыла поплотнее глаза, мечтая снова увидеть тебя во сне. Но ты не вернулся и сон не пришел.
Эх, Семен, как же мне тебя не хватает! Как нужен мне ты, ты весь, твой ум, твоя твердость, твое знание людей, весь ты, крепкий, мускулистый, полный веселой, добродушной энергии!.. Мне нелегко живется. Говоря честно, среди забот и дел я иногда днями не вспоминаю тебя. А вот сейчас почему-то вдруг вспомнился и не идет из головы последний вечер, который мы провели вместе.
Помнишь, как это было? Они приехали за тобой, а ты неожиданно задержался на собрании на «Большевичке». Не застав, они извинились и что-то там бормотали, что зашли на минуточку, посоветоваться с тобой насчет организации каких-то там политкружков, что ли. Время было такое, что я сразу все поняла, и мне стоило большого труда сделать вид, что я поверила. Но мне удалось, и я последила из-за шторы, как их машина отошла от подъезда и скрылась за углом. Семен, ты ведь совсем не подготовил меня к этому, все свалилось мне на голову, как льдина, сорвавшаяся с крыши в оттепельный день. Когда в ту пору исчезал кто-нибудь из наших друзей по комсомолу, выросший в крупного работника, и я, чуть не плача, говорила тебе, что не могу поверить в вину того-то и того-то, ты, правда, отвернувшись или глядя себе под ноги, выдавливал: «Черт его знает, всякое случается. За Васькой я ничего не знаю. Но вон на процессах-то что открывается!» Или резко обрывал меня: «Ну что ты пристаешь? Зря не возьмут, а возьмут невинного - выпустят. Нечего психовать...» Ты до последнего дня верил или делал вид, что веришь в то, что все идет правильно, что кругом враги и их надо искоренять быстро и беспощадно. Впрочем, во сне ты иногда выкрикивал знакомые имена, и я не могла понять - с гневом или с болью.