Поначалу Света наивно полагала, что мама может потихоньку оклематься, если вернётся к привычным заботам о детях — о том же Тёме. Что это отвлечёт её от депрессии. Однако выяснилось, что «странности» братишки, и раньше-то раздражающие мать, теперь воспринимались ею и вовсе как неподъёмный груз. Полная неприспособленность Тёмы к быту вкупе с абсолютно наплевательским отношением к чужим интересам, кроме своих собственных, выбивали маму из колеи всерьёз и надолго. Стоило ей хотя бы полчаса повзаимодействовать с родным сыном один на один — и она принималась рыдать от беспомощности и невозможности на него повлиять.
— Это же невозможно вынести, — плача, жаловалась мать Свете. — Годы идут, а всё его поведение, все желания остались на уровне детского сада, и не сдвигаются ни на шаг…
Тёма не хотел ничегошеньки из того, что было «надо» — и поэтому всё, чего он не хотел, вызывало у него яростное сопротивление и борьбу. Он сражался и воевал за то, чтобы не чистить зубы, не расчёсываться, не мыться, не одеваться, не убирать игрушки, не застилать кровать, не ложиться спать вовремя, не вставать утром в школу. Он ни разу не убрал в раковину свою грязную тарелку после еды, не говоря уж о том, чтобы помыть её. Если снимал с себя одежду — то просто кидал её тут же, где стоял. Если проливал что-то или рассыпал на пол — то не допускал и мысли о том, что нужно взять веник или тряпку и прибрать за собой.
Поначалу Света решила доверить матери обязанность будить Тёму и собирать его в школу — не так уж и трудно, на первый взгляд. Однако мама начинала реветь уже при одной только мысли, что ей придётся поднимать сына с постели, настолько это было нелегко: варианта, чтобы Тёма просто встал, оделся, позавтракал и ушёл, в принципе не существовало. Начинать будить мальчика нужно было как минимум за пару часов до выхода из дома.
Тёма не хотел вставать просто так. Если мама или Света подходили к кровати и говорили: «Тёмочка, подъём, время!» — не происходило ровным счётом ничего. Если они трясли его за плечо, приговаривая: «Вставай, вставай, просыпайся!» — он недовольно сбрасывал чужую руку и ложился поудобнее, продолжая сладко посапывать. Если они выходили из комнаты — он спокойно спал дальше. Поэтому надо было плясать вокруг него с разговорами, уговорами и даже угрозами, на которые минут сорок он вовсе не реагировал.
Затем, кое-как подняв мальчишку с постели, нужно было всеми правдами и неправдами заставить его умыться и одеться. Сначала — чуть ли не пинками загнать в ванную, где он мог зависнуть на полчаса, а то и час, если не контролировать его и не подгонять. Он не мыл руки, не чистил зубы, не умывал лицо, если его не заставляли. А заставлять приходилось всякий раз. Каждый божий день.