И стало мне прехорошо.
Василиса с Гаврилой пили по четвертой чашке чаю с пряниками и малиновым вареньем, когда в сволочную вошел долговязо-озабоченный половой из барской залы:
— Там ваша барыня безобразит.
— Господи, — выдохнула Василиса.
Гаврила быстро сунул в карман надкусанный пряник, тут же встал, невозмутимо закрекрестился на иконостас.
— Моя вина, — со злостью в голосе пробормотала Василиса, вскочила и заторопилась в барскую за половым.
В зале на столе стояла княгиня Семизорова, держа себя за локти и покачиваясь. Глаза ее были закрыты, щеки нездорово краснели. Под каблучком сапожка похрустывала тарелка. Трое посетителей оторопело смотрели на княгиню. Пьяный Еропка с рюмкой в руках невозмутимо воседал на подушке.
— Матушка… — скорбно-злобно выдохнула Василиса, опуская длинные руки.
— На тебе-е-е-е соше-е-елся кл-и-ином белый све-е-е-ет, — пропела княгиня резким голосом, не открывая глаз.
Потному Робину пришлось недолго ждать. Хоть без касаний и без «халле!» на парковке, а слышно, как в колодце. Что умный услышит, то глупый поймет. Позиция! Теперь все глупые с умными — налепил на башку, как еврей кипу, и — потей. Пот — не слезы. А гроб — не санаторий для глупых гвоздодеров. История! Так что умного на умного менять — только гвозди терять. Поэтому Робин себе еще на вокзале налепил. Опыт! На трамвае ехал, потел, не оглядывался. Система! Сегодня оглянулся — завтра поперхнулся. А поперхнувшегося придется в больничку свезти. Для скобяного дела здоровые парни нужны. Стокгольм исламский — это вам не протестантский Бухарест. Здесь долго оглядываться не дадут. Blixtnedslag[26]! Зачем стрелять? Кровь уборки требует. У шведов закон простой — посинеть лучше, чем покраснеть. Громоотводы заезжие здесь уважают — электричества после войны много осталось. Хватит на всех. А с аватарами потом разберутся, не спеша. Шведам теперь вовсе некуда спешить. Синий оригинал — никому не помеха. Не пачкается и живородной каши не просит. Не стал теплым — будь синим. Принцип! А Робин чужие принципы учитывает. Так что лучше попотеть, чем посинеть. Забились Робин со шведами на парковке новой. Лучше. Глубоко и сердито, полей нет, глаза замазаны. Без вариантов. Кто в новой гнилые гарантии даст? Глупенький? Родной? Тот, кто клыки покажет? У стокгольмских пасти застегнуты, дураков нет. Так что — потей и думай. Только потей с умом, шапку не тереби, а предохранитель — трогай. Доверие! Что умному доверил, то у глупого — забрал. Рутина! Работа выездная, ювелирная. Робин мух в носу и до войны не держал, а теперь и подавно. Просидел шесть минут,