— Вынь из меня маму! — вспомнил и Серж.
— Эй, слушай, вынь из меня маму! — Латиф сделал характерный кавказский крученый жест пальцами.
— Это невероятно, — тряхнул головой Арнольд Константинович. — Трудно поверить в такую дичь.
— Я ничего не придумал, — прихлебывал чай Лаэрт.
— Кто был последним? — спросил Латиф.
— Я, — ответил Арнольд Константинович. — Моя история была совсем невзрачной, вы уже ее наверняка забыли.
— В Саратове? Парень с собачьим мясом? Да-да… — вспоминал неохотно Иван Ильич. — Ежели вы рассказывали последним, тогда следующий — Микиток. Потом — я, затем — бригадир.
— Ой, гвоздодер… — жеманно морщась, закачался на подушке Микиток. — Это так чувствительно, так мучительно…
— Ку би ле![40] — шлепнул в ладоши Серж, усаживаясь поудобней. — Перед шабашкой приятно послушать про гвоздодер.
— Что значит — перед шабашкой? — спросил Арнольд Константинович, словно не расслышав.
— Ну, мы же артель, едем, так сказать, шабашить в Европу, — улыбался Серж.
Все переглянулись.
— Я еду… шабашить? — прижав ладонь к груди, спросил Микиток с испугом.
Арнольд Константинович снял пенсне со своего вмиг посерьезневшего и как-то осунувшегося лица.
— Вы, молодой человек, выбирайте выражения-с.
Латиф нехарактерно для себя хмыкнул, нервно улыбнулся и закачал головой, поднимая брови:
— Ша-ба-шить! Мы — шабашники? А, бригадир?
Витте молчал, спокойно потягивая чай.
— Я шабашник, дорогие мои! Я еду в Европу шабашить, шабашить, шабашить! — Микиток стал изображать правой рукой забивание гвоздя. — Иван Ильич! Вы подписались на шабашку?
Иван Ильич укоризненно-равнодушно глянул на Сержа и отвернулся к чашечке, наполняемой Ду Чжуанем.
— Да нет, господа, я просто пошутил… просто хотел… это же шутка…
— Это не шутка, — произнес Лаэрт, угрожающе треснув чешуей. — За такие шуточки во время Второй на правило ставили.
— Надо же… шабашить… ша-башить! — качал головой Латиф.
— Я вам, юноша, не шабашник! — Арнольд Константинович надел пенсне и глянул на Сержа так, что улыбка сошла с его скуластого лица.
Повисла тяжелая пауза. Угрожающие звуки жующего Дуная лишь оттеняли ее.
Бригадир поставил пустую чашечку на доску, достал портсигар, вытянул папиросу и неторопливо закурил.
— Видите ли, Серж, — заговорил он. — Мы профессионалы. Люди с опытом, с историей, с авторитетом. Но это еще не все. Профессионалов в мире достаточно. Может быть, сейчас, после всех войн, их стало даже побольше любителей…
Он помолчал, выпуская дым, и продолжил:
— Мы — честные плотники. И это нас отличает от многих профессионалов. Вместе мы оказались только отчасти из-за нашего авторитета, опыта и профессионализма. В большей степени вместе мы, потому что мы — честные. Честная артель. И вы, Серж, попали в эту бригаду не только потому, что забили три сотни прямых и всего двенадцать кривых. Есть плотники, забившие больше и лучше. Вы с нами, потому что вы честный. Вы ответственный, этически адекватный человек. Иначе бы вас не было здесь.