Очная ставка с Бегоунком провалилась.
Я понимал, что этим маневром гестаповцы хотели выведать все связи, известные Вашеку Курке, а меня принудить изобличать людей, выданных провокаторами.
Я находился в трудном положении, так как никогда не знал, что еще готовят мне гестаповцы. Каждый день я с тревогой ждал, кого мне приведут следующим.
Следующим оказался Ладислав Штолл, с которым я несколько раз встречался. Он информировал меня о судьбе некоторых деятелей из руководства партии. В своих ответах я не упоминал о нем, его выдал Тонда Воградник. Но что говорить, как отвечать? Сказать, что я не знаю товарища Штолла, — абсолютно неправдоподобно. Нужно что-то быстро придумать, отвечать без размышления.
— Бывал у Штолла?
— Да, мы были у него, но он нас выгнал>:
— Как выгнал?
— Он сказал, что не желает с нами иметь ничего общего, что у него семья и он не намерен принимать участие в борьбе.
Спустя минуту открылась дверь, и ввели Штолла. Его посадили напротив меня, так что мы глядели друг на друга.
Штолл уставился на меня, словно хотел спросить: «Ты предал или кто-то другой?»
Его глаза обвиняли.
Я выдержал этот взгляд. Все во мне напряглось. Что скажет Штолл? Его допрашивали то по-чешски, то по-немецки. Я понял одно: он решил запираться.
Гестаповцы обратились ко мне:
— Знакомы?
Я быстро ответил:
— Это Штолл, который выгнал нас.
Я боялся, что Штолл не поймет моего ответа.
Он внимательно следил за мной и все понял.
— Вспоминаю, — ответил он комиссару. — Они пришли за мной, но я решительно отказался с ними разговаривать.
Ему задали еще целый ряд вопросов: почему не сообщил о нас, когда прогнал. Он ответил, что никогда в жизни никого не выдавал.
В конце концов Штолла отпустили.
Чем я руководствовался, когда так отвечал? Мы пришли на квартиру товарища Штолла с Тондой, во время разговора Тонда вышел в туалет. В это время Штолл сказал мне, что не хочет иметь дел с Тондой, что он хорошо его знает со слов жены и не питает к нему доверия. Я договорился с ним о встрече, о которой не будет знать Тонда. Когда вошел Тонда, товарищ Штолл решительно заявил, что не хочет с нами иметь ничего общего.
Когда мы возвращались от Штолла, я сказал Тонде:
— Видишь, он отказался с нами сотрудничать, боится за свою семью и не хочет рисковать. Ничего не поделаешь, пусть будет так, как есть.
Тонда не мог знать, что со Штоллом я еще раз встречался, он знал только одно: что мы были у него, что он нас выгнал и что на обратном пути мы об этом говорили.
Во время допроса Штолла и на всех остальных допросах я чувствовал себя все хуже. Сказывалось огромное нервное напряжение. Ведь любой, даже незначительный ошибочный ответ или недопонимание вопроса могли привести к гибели товарища по подпольной работе, причем не одного, а десятков.