— Может, так они ее понимают? Как ты думаешь, тибетцы, писавшие эту книгу, были видящими?
— Вряд ли. Если человек видит, то ничто из того, что известно ему, не превалирует. Если бы тибетцы могли видеть, они бы сразу сказали, что ничего более не остается прежним. Когда мы видим, нет ничего известного, ничего, что осталось бы в том виде, к какому мы привыкли, когда не видели.
— Но видение, наверно, не одинаково для всех?
— Не одинаково. Но это все равно не означает, что мнения жизни[13] превалируют. Когда человек учится видеть, абсолютно ничего не остается прежним.
— Тибетцы, очевидно, считали, что смерть похожа на жизнь. А что по этому поводу думаешь ты?
— Я не думаю, что смерть вообще на что-то похожа. Тибетцы, наверное, говорили о чем-то другом. В любом случае то, о чем идет речь в этой книге, смертью не является.
— Тогда, как ты думаешь, о чем идет речь?
— Может, ты мне это скажешь? Ты же у нас читатель.
Я пытался что-то сказать, но он рассмеялся.
— Наверно, тибетцы действительно были видящими, — продолжал дон Хуан. — Если так, то они должны были понять, что то, что они видят, не имеет вообще никакого смысла. Вот они и написали всю эту чушь, потому что им все это было безразлично, однако в таком случае то, что они написали, — вовсе не чушь.
— В конце концов, мне плевать, что говорят тибетцы, — сказал я, — мне важно, что скажешь ты. Я бы хотел знать твое мнение о смерти.
Он секунду смотрел на меня, а затем усмехнулся, широко раскрыл глаза и поднял брови, изобразив удивление.
Смерть — это какой-то завиток[14], смерть — это лицо союзника, смерть — это сияющее облако над горизонтом, смерть — это шепот Мескалито у тебя в ушах, смерть — это беззубая пасть стража, смерть — это Хенаро, сидящий на собственной голове, смерть — это я, когда говорю, смерть — это ты и твой блокнот. Ничто. Она здесь, и, в то же время, ее здесь нет совершенно.
Дон Хуан удовлетворенно рассмеялся. Его смех напоминал пение, в нем даже был какой-то танцевальный ритм.
— Бред, верно? — спросил он. — Я не могу рассказать тебе, что такое смерть. Но, вероятно, мог бы рассказать тебе о твоей смерти. Невозможно узнать наверняка, какой будет твоя смерть, однако, пожалуй, я расскажу тебе, какой она может быть.
Испугавшись, я сказал, что меня интересует его мнение о смерти вообще, а до подробностей чьей-либо конкретной смерти, в особенности моей собственной, мне нет никакого дела.
— Я могу говорить только о чьей-то конкретной смерти, — сказал дон Хуан. — Ты просил меня рассказать тебе о смерти? Пожалуйста. Но тогда не бойся послушать о своей собственной.