На следующий день, 9 ноября, дон Хуан разрешил мне съесть только самую малость и велел отдыхать. Все утро я пролежал, но расслабиться так и не смог, потому что не знал, что у дона Хуана на уме. И что хуже всего, я не был уверен, что на уме у меня самого.
Было около трех часов дня. Мы сидели в тени рамады. Я был ужасно голоден и уже несколько раз намекал дону Хуану, что неплохо было бы подкрепиться. Но он не соглашался.
— Ты уже три года не готовил смесь, — неожиданно сказал он, — и тебе придется курить мою. Поэтому будем считать, что я сделал ее специально для тебя. Тебе понадобится ее совсем немного. Я набью трубку всего один раз. Ты выкуришь ее и будешь отдыхать. Затем придет страж другого мира. Тебе нужно будет только наблюдать за ним. Внимательно наблюдай за всеми его движениями, запоминай каждое его действие. От того, насколько ты будешь внимателен, может зависеть твоя жизнь.
Все это было сказано без всякой подготовки. Я не знал что сказать, даже что и подумать. Какое-то время я бормотал что-то невразумительное, пытаясь привести в порядок свои мысли. Наконец я спросил первое, что пришло в голову:
— Кто такой этот страж?
Дон Хуан наотрез отказался от пояснений, но я так нервничал, что не мог молчать, и отчаянно требовал, чтобы он рассказал мне об этом страже.
— Сам увидишь, — небрежно бросил он. — Он охраняет другой мир.
— Какой мир? Мир мертвых?
— Нет. Не мир мертвых и не мир кого-либо еще. Просто другой мир. Об этом не имеет смысла говорить. Ты сам все увидишь.
С этими словами дон Хуан ушел в дом. Я поплелся за ним в его комнату.
— Постой, дон Хуан, постой. Что ты собираешься делать?
Не отвечая, он достал свою трубку, уселся на соломенную циновку посреди комнаты и уставился на меня с инквизиторским блеском в глазах. Казалось, он ждет моего согласия.
— Дурак ты, — мягко произнес он. — Ты же не боишься. Ты только говоришь, что боишься.
Он медленно покачал головой из стороны в сторону, достал мешочек с курительной смесью и набил трубку.
— Дон Хуан, я боюсь. Я действительно боюсь.
— Нет, это — не страх.
Я отчаянно пытался оттянуть время и завел длинный разговор о природе своих ощущений, совершенно искренне утверждая, что по-настоящему боюсь. Но он сказал, что я дышу нормально и сердце бьется размеренно, так что это — не страх.
Я на секунду задумался над его утверждениями. Он ошибся: в моем состоянии были некоторые явные физические изменения, как правило, сопровождающие чувство страха, и я действительно был в отчаянии. В воздухе словно витала неотвратимость судьбы, с желудком творилось что-то невообразимое, я был уверен, что сильно побледнел, ладони вспотели, и все же я вынужден был признать, что действительно не боюсь. Привычное и хорошо знакомое чувство страха, того страха, который был одной из черт моего характера, отсутствовало. Но я продолжал что-то говорить, расхаживая перед доном Хуаном, а он сидел на полу, держа в руках набитую трубку, и смотрел на меня все с тем же инквизиторским выражением лица. Немного подумав, я пришел к выводу, что чувство, заменившее сейчас мой обычный страх, является ощущением глубокого дискомфорта. Такой дискомфорт я испытывал всякий раз при одной только мысли о путанице, вызываемой приемом галлюциногенов.