Признаюсь, я тогда вошел во вкус этого любительского эксгибиционизма и нарочно останавливал кабину на каждом этаже.
Потом, ибо я ненасытен, удивляя, я предложил друзьям опустошить бассейн «Хилтона» и поплавать в нем голыми и без воды.
Директор, которому сообщили, что в его заведении происходит злостное нарушение приличий, явился лично и увидел нас, плавающих брассом в пустом бассейне. Для очистки совести он спросил нас, что мы делаем. Мы, как ни в чем не бывало, ответили: «Не видите, что ли? Плаваем!»
Нас едва не забрала гонконгская полиция, которая наверняка была не ласковее французской, особенно с такими смутьянами и провокаторами, как мы, да еще и иностранцами.
Директор, итальянец, с которым мы прониклись друг к другу симпатией (столько приходилось объясняться за наши глупости!), взял нас с Жилем «на слабо»: мол, мы побоимся пройти по карнизу последнего этажа отеля, шестьдесят пятого! Только это нам и надо было: рискованный трюк. Мы вылезаем на карниз, Жиль впереди, я сзади, и выполняем эквилибристический номер дуэтом.
Преодолев всего несколько метров под взглядом ангелов с неба, мы слышим сверху голос патрона «Хилтона», который умоляет нас прекратить опасную игру. Он жалеет об этом пари всей душой.
От одного быстрого взгляда на него я мог бы упасть, до того он смешон: на коленях, молитвенно сложив руки, с мольбой в глазах, он кричит: «Смилуйтесь! Смилуйтесь!» Мы, великодушные натуры, в конце концов пожалели его. Бедняга рискует своей работой, когда мы забавляемся, рискуя нашей жизнью.
Именно Жиль Деламар научил меня выполнять трюки, не слишком подвергая себя опасности, сводя к минимуму возможности несчастного случая.
На протяжении всей моей карьеры я пользовался его уроками, чтобы остаться невредимым. И потом, мне, как и во всем остальном, везло. Не в пример Жилю, который через год после наших азиатских приключений погиб в Ле Бурже, дублируя Жана Маре, в развороте на скользкой дороге.
Это была тяжелая утрата – потерять его, веселого полубога, искреннего и надежного, добродушного и такого славного.
Трагическая смерть моего друга не отвратила меня от трюков и не отбила вкус к риску. Жизнь на всю катушку, без страха, не оглядываясь через плечо, ибо дорога убегает назад слишком быстро, – это стало генеральной линией моего существования.
Отцовство могло бы привить мне тревогу, консерватизм, страх перед будущим. Я должен был бы, будь я «нормальным» отцом, держать своих детей под стеклянным колпаком, чтобы обезопасить их. От чего? От войны? От смерти? Это было не в моей власти. От непредвиденного? Конечно же, нет. Не лишать их того, что имеет такой чудесный вкус, что постоянно вдыхает жизнь, воодушевляет. Я хотел, чтобы у них было такое же радостное детство, как у меня; я хотел быть отцом таким же снисходительным и нежным, каким был мой отец.