– Нет, – сказал Небольсин, привстав на локте, – ты меня, Петенька, не обидел… Каждому надо стараться быть честным патриотом России на любом, самом поганом месте.
– Ну-ну, – ободрил его Ронек. – Гаси свет.
В темноте вагона очень долго молчал Небольсин.
– Сейчас, – заговорил вдруг, – все старые договоры аннулированы. Денег ты не получишь. А почему бросают дорогу рабочие? Разве в России жизнь лучше, нежели здесь – на Мурмане?
– Она, конечно, хуже, – ответил в потемках Ронек. – Но зато внутри России появилось народовластие. Как же ты, Аркадий, этого не понимаешь?
– Они там наголодаются, – сказал Небольсин.
– Еще как! – отозвался Ронек.
Ваньку Кладова били… Это бы ничего (его не первый раз били), но никогда еще в кулаки не было вложено столько злости. Били на этот раз за политику; за то, что он вовсю перепечатывал в своей газетенке погромные призывы против большевиков; за то, что… Впрочем, мало ли за что можно бить негодяя Ваньку Кладова!
Били страшно – критик и поэт волчком кружился по снегу.
Потом поволокли, и ноги мичмана тащились по снегу, обутые в новые сверкающие галоши…
– Товарищи, – заговорил Ванька Кладов, очухавшись, – новая власть самосуда не признает. Знаете ли вы, что Ленин велел судить матросов, убивших Шингарева и Кокошкина? Карать надо, пожалуйста, но…
– Молчи, гнида! – ответили ему и потянули дальше..
Втащили на крыльцо барака «тридцатки». Красный флаг трепетал над крышей контрразведки, и долго на звонок никто не отворял. Потом двери вдруг разлетелись настежь, и на улицы Мурманска вырвалась музыка лихого чарльстона. Вышла, приплясывая, элегантная секретарша.
– В приемный бокс, – сказала равнодушно.
Рабочие и солдаты доволокли Ваньку до бокса и шмякнули на пол:
– Контра! Примите и рассудите по закону революции…
Барышня вогнала в машинку бланк на арест.
– Имя? Звание? Время? – глянула на часы. – Кто доставил?
По очереди называли себя матросы, солдаты, рабочие.
– Можете идти, – сказала им секретарша и тоже вышла.
…С унынием разглядывал мичман толстую решетку, переплетавшую окно бокса. Вытер кровь с лица. Нечаянно зачесалась левая ладошка. «К деньгам…» – привычно смекнул Ванька, и вдруг его отбросило в сторону, вжало в угол…
– Не надо! Не надо! А-а-а!.. – закричал он.
На пороге бокса стоял человек, о существовании которого на Мурмане мало кто знал. Это был человек невысокого роста, чахоточный, с длинными руками и высоким лбом мудреца. Впрочем, о мудрости его на Мурмане легенд не ходило. Но зато некоторые догадывались, что это главный палач застенка, человек феноменальной силы и жестокости… Звали его – Мазгут Хасмадуллин.