Ветлинский молча убрал телеграмму со стола.
Кэмпен придвинул ему ящик с сигарами и ножнички.
– Садитесь к камину поближе, мой адмирал, – сказал он Ветлинскому. – Мы, англичане, тоже народ упрямый. В ряду многих славных традиций мы имеем одну, самую уникальную, – мы никогда не мешаемся в чужие дела. Так же и в этом случае, мой адмирал! Дело о русских солдатах во Франции – дело самих русских.
Курчавый ирландский сеттер, вскочив поспешно с ковра, проводил Ветлинского до дверей салона. Вернулся обратно и, печально вздохнув, снова улегся возле ног хозяина, обутых в теплые меховые туфли. Так было приятно дремать возле камина…
Из Петрозаводска, из нового Совжелдора, прорвался на Мурман один разговор – по прямому проводу.
– Записывайте, – сказал знакомый голос Ронека.
– Петенька, ты наскочил прямо на меня, – отозвался Небольсин. – Что записывать?
– Аркадий, на этот раз касается лично тебя. Вернее, твоего брата, который… Где он сейчас?
– Кажется, под Салониками.
– Ну вот. А теперь Совнарком требует от стран Антанты возвращения русских солдат на родину… Пиши! Диктую…
Это сообщение слово в слово совпадало с тем, которое накануне получил хозяин Главнамура – Ветлинский, и оно так взбодрило Небольсина, так обрадовало! Если исключить невесту, пропавшую до времени в темнине грозного Петрограда, то брат Виктор, затерявшийся на дорогах войны, был самым близким и родным человеком. И вот скоро они увидятся…
– Записал, – сказал Небольсин. – Петенька, а ваш Ленин, кажется, мужчина серьезный… Выходит, мир?
– Да, будет мир…
В самом радужном настроении Аркадий Константинович направился в штаб Главнамура, куда его вызвали к вечеру. Как и следовало ожидать, вся верхушка была в сборе. Подчеркнуто не разговаривал с Небольсиным каналья Брамсон и, наоборот, весело пошучивал Чоколов (пьяненький). Совсем неожиданно из-за стола собрания поднялся лейтенант флота с моноклем, болтавшимся на пуговице мундира.
– Господа! Моя фамилия – Мюллер-Оксишиерна, и она говорит сама за себя… Вы мне поверите, надеюсь: ваших секретов я уносить на подошвах не стану. Но отныне возрождается моя новая родина – Финляндия. Я ухожу, чтобы служить ей верой и правдой, как служил и российскому престолу. Прощайте, господа! С этого момента я забыл русский язык…
Мюллер-Оксишиерна снял с мундира погоны офицера русского флота, безжалостно бросил их в печку и перед каждым защелкал каблуками, произнося подчеркнуто вежливо:
– Прощайте… Яйтаа хувясти!
Все долго молчали, подавленные этой сценой. Человек ушел, и рядом – за метелью – уже лежала граница его новой родины. А здесь остается твое отечество, и бежать в поисках новой отчизны будет тяжело. Небольсин сразу (именно здесь, в Главнамуре) решил, что никогда, ни под каким девизом, он не покинет родного корабля. «Я не крыса!»