«Этого дома через пару лет не будет – его сейчас уничтожают, видишь эту сетку?»
«Его же реставрируют!» – отвечал Юра.
«Нет, его убивают. Делаю вид, что реставрируют, а на самом деле тянут и ждут, пока он сам по себе упадет. Или подожгут… А у этого парка есть шансы – им заинтересовались немцы. Денег дали… А эти дома – бутафория. Хотя красивая, да? Но их не жалко… А вот эта улица может попасть в выгодный проект. Французский. Проспонсируют и оживят историю».
Она видела спасение истории в жизни. Недостаточно просто хранить, нужно заставлять интересоваться, нужно, чтобы сюда приходили люди, и не только искусствоведы! Много объектов было испорчено и заброшено, и было видно, как она переживает, как ей больно от человеческой глупости и недалекости, но она верит в то, что этот период пройдет, и надеется, что будущих, более осознанных поколений все же дождутся эти исторические дома, аутентичная брусчатка и нетронутая композиция. Он тоже надеялся, что дождется…
Он смотрел на нее, слушал, но думал о своем: она тонко чувствовала, она умела любить, и он это видел невооруженным глазом. Конечно, Юра, может, и не представляет такой ценности, как эти камни, но ведь она даже не хочет его рассмотреть!
Нужно просто, чтобы она опять его увидела, его признала. Не может же она вообще не видеть его чувств! Он не будет говорить, она должна почувствовать! Нельзя так хорошо разбираться в чужих чувствах и не видеть искренности его отношения к ней. Она должна сама понять, что он не из-за Миши с ней. Дело не в ребенке, а в нем и в ней.
В лицо подул ветер. Он зажмурился. А когда открыл глаза, увидел, что он – неизвестно где, по колени в грязи, ребенок молчит, Маричка уже давно ни о чем не мечтает. И его перспективы не так уж радужны. Ни локально, ни глобально.
Он вернулся мыслями в начало дня и посмотрел на все с другой стороны. Да, сегодня они были далеки от понимания чувств друг друга. Сегодня Маричка только смеялась над его неприспособленностью к местной жизни: «Мы же не в Индии, успокойся!» Он ей не верил, и на каждом шагу видел угрозу для жизни. Миша в свои три года знал больше злачных мест, чем Юра в тридцать четыре. Все из-за Марички…
С тех пор как она появилась, ему пришлось раздвигать границы, и вот – он в электричке… Одно дело – знать, что сын где-то с Маричкой, а другое – своими глазами видеть, как ребенок пристает в электричке к рыбакам, и трогает их грязные ведра, и щупает все сиденья с микробами! Хотя в парке Юра успокоился. «Александрия» была не особо ухоженной, но милой. Возможно, его впечатлила природа, потому что деревьев в парке много, и они слепили красками осени. «Прежелтый-презеленый, прекрасный!» – кричала Маричка, танцуя на поляне. Старые мраморные статуи, руины дворцовых построек, озера на ярком осеннем фоне выглядели роскошно и несовременно.