– Что-то ты не сильно разволновалась, значит, он тебе не так и дорог. Жив он… Лежит в травматологии, весь в гипсе.
Значит, он все-таки ехал за мной! Он, наверное, попал в аварию…
– О, Господи… Евгений Макарович, он мне вообще дорог не был. Я его имя еле вспомнила, когда в тот вечер увидела. Просто он показался таким безобидным, и я хотела уехать сама, без Юры. Я не знала, что он такое учудит и… Но у нас с ним ничего не было.
– Ты знаешь, я так и понял, что он, кроме этих травм, ничего не сделал с тобой. Потому что Юра бы его живым не оставил. – Он вздохнул.
– Юра? А он при чем… а почему Егор в травматологии?
– Потому что он идиот! Он пришел сюда проведать тебя через несколько дней после всего, что произошло. Еще и Мисценовскому сказал что-то наглое, думал похвастаться… тебе это знать не надо, но у того тормоза слетели. Он его здесь в коридоре и сделал.
– Что это значит?
– Сломанная челюсть, ребра, вывихнутое плечо…
– Юра? И все это теперь знают?
– Да, все. И мне тоже это не нравится. Если бы я знал, я бы отправил Егора куда-то на стажировку. Если бы они ночью подрались, то я бы просто уволил Егора, но теперь все знают, что они из-за тебя это сделали. Это было днем, и их половина местного персонала видела.
– И никто их не остановил?
– Да кто бы их остановил? Они оба сильные мужики. Мисценовский хоть и не спал двое суток, но я лично под его тяжелую руку не стал бы соваться. Хотя… остановили же все-таки. Нашлись там… Я заставил Олега с Сашкой привести его ко мне. Сначала вызверился на него, а потом смотрю: а он меня и не слышит. Смотрит в одну точку. Я ему говорю: из-за тебя пациенты страдают. А он: мне все равно. Я ему: ты чуть человека не убил, и сел бы. А он: ей все хуже и хуже. Я ему говорю: опомнись, у тебя сын, нельзя так из-за женщины, ты когда Мишу последний раз видел? И вот тут он сказал самую страшную вещь. Он сказал, что ему не нужен ни сын, ни отец, ни работа, ни его жизнь, если ты умрешь. Он сказал, что ничего не хочет! Я думал – тресну его, а потом… Мария, мне жаль его стало. Я думал, что все, он сломался. И пацаны это чувствовали. Потому что никто из троих, а потом и Никита пришел, никто и слова поперек не сказал. Сидели у меня там, склонив головы, и никто из его друзей не пытался его образумить. Они понимали, что бесполезно. Короче, замял я этот инцидент, и кадровичке рот закрыл, когда она подначивала начать служебное расследование… Я без двух хороших нейрохирургов остался! Но через пару дней пришел препарат. Ты перестала бредить и уснула нормальным сном. И он вернулся. Работает, как раньше, как будто и не было ничего. Только я теперь знаю, что за черти в этом омуте. Я знаю, что он может сорваться и с какими последствиями. Ему плевать, как на него люди смотрят, и что будет дальше. Он знает, что от его рук никто не откажется. Только профессиональное признание одно, а ваше женское признание… это совсем другое. Сердцу не прикажешь, но… притворись хоть на какое-то время? Пусть он остынет. Ты должна отдавать себе отчет, что может стоять за твоими необдуманными поступками, что он может натворить и с другими, и с собой! Пусть Миша не твой сын, но я же вижу, как ты к мальчику относишься. Если он тебе дорог, а Юру ты не ценишь, то… Я не могу тебя заставить любить Мисценовского. Хоть тут медсестры по нем и вздыхают, но… Это они не знают, с кем хотят иметь дело. Он тяжелый человек. Они все у меня тяжелые. Я – сам в разводе. Но Юра… он совсем не подарок. Но ради Миши! У него же, кроме отца, – никого!