, к тому, что в Послании к Ефесянам названо приходом «в мужа совершенного… в меру полного возраста Христова», чтобы «мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися… все возвращали в того, который есть глава» (Еф. 4:13–16). Мистикам, по-видимому, известно, что такое потенциал, который стремится реализовать человеческая жизнь. Такова наша судьба, когда самосознание переходит на уровень вселенского сознания.
Достигнув этой точки, я готов вновь обратиться к значению смерти и надежде на вечную жизнь: и то, и другое смотрится совершенно иначе с этого ракурса. В этом направлении мы и пойдем.
15. Воскресение: символ и реальность
Религия уже
Людей не разделяет
ученьями и кредо,
и узостью сердец.
Нам истина видна
отчетливо поодаль
в нетронутой красе
обзор неразделим.
Зовут ее «любовь»[71].
Дэвид Стивенсон
В своей книге Life After Death[72] («Жизнь после смерти») Дипак Чопра обращается к предмету загробной жизни с позиций восточного религиозного воспитания, познанного им на собственном опыте. Он очень убедителен. Я восхищаюсь его трудом и соглашаюсь со многими его выводами. Однако я, как дитя Запада, могу пройти по его пути не более, чем он – по моему. Оба мы должны прийти к истине, которую ищем, посредством изначальной для нас религиозной системы, не отказываясь от нее и не отрицая ее, а выходя за ее пределы. Это значит, что я должен следовать моей религиозной традиции до самого ее основания, сути и глубины, и только затем двинуться дальше. Я не могу начать с того места, где никогда не бывал, – мне надо сделать отправной точкой то место, где я нахожусь сейчас. Все мы подобны святому Павлу, который, столкнувшись с высшей истиной, признавался, что видел ее смутно, как сквозь тусклое стекло. Такова человеческая природа, это и значит быть человеком и воспринимать больше, чем мы способны охватить умом. Дипак Чопра и я вполне можем прийти к подобным выводам, поскольку истина больше любого из нас и значительно превосходит любое культурное понимание. Вот почему в этой главе мне понадобится обратиться к изучению моего религиозного наследия и рассмотреть суть истории Иисуса с новой точки зрения. Именно в этом я вижу ориентиры, способные вести меня не к религиозной убежденности в том, что жизнь действительно вечна, а за рамки любой религии; и благодаря им я могу полностью осознать, что значит быть человеком и что значит прикоснуться к вечности. Вот в чем заключается сейчас моя цель.
А потому я начну с вопросов, призванных открыть в истории Иисуса новые аспекты, необходимые мне в исследовании человеческой жизни и сознания. Воскресила ли Иисуса из мертвых внешняя сверхъестественная сущность? Можно ли объяснить воскресение тем, что Иисус, будучи божеством, был наделен даром бессмертия, которым, как было принято считать, обладают лишь боги? Или победу Иисуса над смертью видели в том, что Он был совершенным человеком, столь глубоким и цельным, и потому его жизнь открылась тому, что мы называем божественным, хотя оно непрестанно присутствует в глубине нас самих? Превзошел ли Иисус препятствие смерти потому, что преодолел границы самосознания и вошел в безвременье сознания вселенского? Традиционные формы религии неизменно настаивали на первом из объяснений: Иисуса воскресила божественная сила, и бессмертием он обладал изначально. А я хочу предположить, что второе объяснение, а именно – воскресение во всей полноте сознания и человечности, – является более близким к истине и даже точным с библейской точки зрения. Я начну с Библии, которую считаю наиболее превратно понятой из всех книг мира, причем большинство ложных представлений исходит от традиционных верующих.