но со временем таковым становилось. Описывал ли изначальный рассказ о воскресении мистический, но реальный опыт Иисуса, воскрешенного в вечное бытие Божие, или в нем говорилось, как Иисус был воскрешен к жизни в нашем мире, из которого в дальнейшем Ему пришлось вознестись? Он не мог умереть снова, но люди обычно покидают этот мир именно таким способом, и потому Его физически воскресшее тело пришлось чудесным образом возносить из бытия в нашем мире в бытие Божие, то есть на небеса, где, как считали, обитал Бог. Вот что произошло при вознесении. Именно эта попытка пользоваться человеческим языком для описания реальности, которая у ранних последователей Иисуса не вызывала сомнений и не позволяла от нее отмахнуться, наводит нас на подозрение в том, что все повествования о воскресении – на самом деле более поздние дополнения развивающейся традиции. Почему именно поздние? Потому что
изначальное воскресение, где бы оно ни происходило и кто бы его ни видел, оказалось настолько мощным опытом встречи с живым Иисусом, что никаких объяснений не понадобилось. Последующим поколениям христиан такие объяснения потребовались, чтобы разобраться в своих представлениях о Боге как о чем-то отличном от них, пребывающем где-то наверху, где-то далеко. Словом, во всем, что касается радикальных противоречий рассказов об этом отдельном, ключевом эпизоде жизни Иисуса, наша задача – пройти за рамки внешних объяснений, в глубину, и попытаться определить этот опыт.
Прошу, обратите внимание и на частный характер явлений воскресшего Христа, как о них говорится в Новом Завете. Ни одно из них не происходило прилюдно или в где-нибудь в храме. Эти явления свершались не при всех – в отличие от истории о воскрешении Лазаря, поведанной Иоанном. Вспомним: когда Лазаря якобы воскресили из мертвых, он явился в погребальных пеленах, и их в прямом смысле могли увидеть скорбящие близкие, друзья и даже недруги Иисуса. В конце концов друзья избавили Лазаря от этих одеяний. В ранних рассказах о явлениях воскресшего Иисуса действие происходит в галилейских селениях, действие более поздних перенесено в Иерусалим. Первые галилейские повествования смутны и загадочны. Павел не сообщает подробностей, говорит лишь, что первым воскресшего Иисуса увидел Петр (Кифа), а сам Павел, по крайней мере согласно его собственному перечню, узрел Иисуса последним – «после всех» (1 Кор. 15:1–8). Что бы ни увидел Павел, он утверждает, что все остальные видели то же самое. Однако ученые датируют обращение Павла в веру одним-шестью годами после распятия – это слишком долгий срок, чтобы он увидел Иисуса, воскресшего во плоти. Павел наверняка говорит о чем-то другом, что видел. Но о чем? Или он утверждает, что ему было видение, и если оно позднее показалось объективным другим, на самом деле для него, Павла, оно было субъективным? Было ли увиденное им действительно