Сулла медленно поднял голову и посмотрел на Спартака своим тяжелым взглядом. В нем была и пронзительность, от которой трус должен был содрогнуться, и проницательность, которая могла смутить человека с нечистой совестью, и способность к молниеносной реакции, как у хищника, который измеряет расстояние до жертвы, определяя, где он ее настигнет при броске. Но сейчас Спартак почувствовал во взгляде Суллы только спокойное любопытство, которое располагало к откровенности. Кроме того, благородная осанка знаменитого своей суровостью римского патриция вызвала у Спартака безотчетное уважение к нему.
Сулле было известно, что Спартак не владеет латынью. Он заговорил с ним по-гречески, для него было удовольствием пользоваться этим языком:
— Мне сказали, юноша, что ты очень храбро сражался.
Спартак сдержанно поклонился:
— Я старался быть достойным противника, против которого должен был воевать. Это честь — соперничать с сильнейшим...
Спартак, вероятно, собирался сказать еще что-то, но Сулла прервал его, не устояв перед внезапным порывом:
— Мне нравится, юноша, что ты почитаешь за честь биться с римлянами.
Он не собирался спешить в этом разговоре, но нарушил свою обычную манеру соблюдать умеренность в проявлении чувств.
Спартак ответил:
— Так и должно быть, всемогущий Сулла. Чести можно противопоставить только честь, как силе — только силу.
— Ты хорошо объясняешь смысл войны. Но ты сражался не только храбро, но и яростно.
Спартак не почувствовал в голосе Суллы ни укора, ни намека на осуждение. Но если бы и почувствовал, то все равно ответил бы так же:
— Тот, на чьей земле происходит битва, всегда дерется яростно.
Сулла кивнул:
— Как противник, ты имеешь право так говорить. — Голос мрачного патриция стал тише. — Но я не просил тебя в этом признаваться. Я знаю, сколько моих воинов ты поразил своим мечом, прежде чем тебя взяли в плен.
— Они сражались достойно, — ответил Спартак. — Но это война: один убивает, другой падает, сраженный.
— Ты из знатного рода?
— Так считают там, где живет мое племя.
— Так буду считать и я.
Спартака удивили эти слова римлянина.
— Я признателен тебе за эту честь, всемогущий Сулла.
— Надеюсь, что я не обманусь, если буду на тебя рассчитывать.
Спартак ответил совершенно искренне:
— Мне не остается ничего иного, кроме преданности.
Эта грустная откровенность пришлась по душе даже такому суровому военачальнику, каким был Сулла:
— Я надеюсь, что юноша из знатного рода знает цену честному слову?
— Моя честь теперь — единственное мое богатство.
Сулла сказал достаточно многозначительно: