— В моём положении привередничать не приходится, — ухмыльнулся я.
— Давайте хоть чайком вас угощу! — предложил Семён. — Чай у меня замечательный, высокогорный…
— Зелёный? — с подозрением уточнила Арина.
Семён вздохнул:
— Хорошо. Заварю чёрный. Китайский, очень неплохой. Китайцы тоже чёрный чай уважают, хоть зелёный чаще пьют… Тебе с сахаром вприкуску?
— Я так привыкла, — мило улыбнулась Арина.
Семён разгрёб на столе свободное пространство, подтащил два стула, из шкафа достал фарфоровую банку с заваркой. На подоконнике у него стоял термопот с кипятком, который он, вздохнув, переключил на повышенную температуру. Из шкафа появился и заварочный чайник, и упаковка рафинада, и коробка шоколадных конфет, и нарезанный лимон на блюдце — явно законсервированный каким-то заклинанием. Потом Семён многозначительно поднял палец и глубоко вдохнул.
— Ух ты, — сказала Арина. — Весна?
— Нет, осень, — покачал головой Семён. — Лучшее время и место пить чай — осенью, в дождь, на веранде подмосковной усадьбы…
Воздух в кабинете и впрямь изменился. Стал чистым и влажным, прохладным и пахнущим зеленью. Но самое главное — чистым. Я вдохнул полной грудью и подумал, что таким воздухом можно лечить болезни или умиротворять буйных хулиганов. Спросил:
— Какой год?
— Двенадцатый. Хороший был год.
— Год как год, — не понял я.
— Тысяча девятьсот двенадцатый, — уточнил Семён.
Он любил собирать «погоду». Заклинание для этого использовалось какое-то очень редкое и Семён им делиться не любил. Как всё это действовало — хранился ли где-то в Сумраке тот самый воздух в законсервированном виде, или обычный воздух изменялся — я не знаю. Но это действительно было потрясающе.
Маленькие радости жизни Иного.
Недоступные мне радости.
— Хорошее, наверное, — сказал я. — Царь-батюшка, хрустящая французская булка, аэропланы и беспроволочный телеграф…
— Люба была ещё жива, — вздохнул Семён. — Мы с ней дачу снимали. В Перловке. Дорогущее было место, престижнейшее! Бывало спросит знакомый — «где лето проводить изволите?» Отвечаешь — «в Перловке». И сразу уважение в глазах. Круче, разве что, в Бутово было, но я Перловку любил. Василь Семёныч понастроил таких дач — за год бронировать приходилось! Хорошо я с сыном его, Иван Васильичем дружен был. И чай у них брал, прекрасным чаем они торговали…
Он помолчал. Подошёл к термопоту, начал заваривать чай. Суховато сказал:
— Всё ушло, все ушли. Любушка моя ушла. Перловых разметало-раскидало, дачи их сгинули. Ты не о себе жалей, Антон. Я знаю, о чём ты думаешь, на нас глядя. О том, что мы живём и живём, а твой век теперь отмерен. Только ты подумай о том, как жить, когда любимый человек ушёл. Что Светлане предстоит…