– Я предупреждал тебя, что тебе не стоит на это рассчитывать.
«Не цепляйся за меня».
Сглотнув, она посмотрела на пальмы, окаймлявшие бульвар на подъезде к дворцу. Арки и фонтаны, цветочные каскады и флаги, колонны и лестница, устланная ковром, – дворец впечатлял издалека.
Он предложил ей дом, такой же красивый, как тот, в котором она росла, и такой же лишенный любви.
– Почему? – Ее голос дрожал. – Я не понимаю, почему я должна навсегда отказаться от желания быть любимой, Карим? Чем я так плоха, что я должна забыть свои надежды и перестать верить, что я заслуживаю этого?
– Дело не в тебе. Я не хочу говорить об этом сейчас.
Машина остановилась.
– Ты не хочешь говорить об этом никогда. Хоть в этом будь честен.
Дверь с ее стороны распахнулась, и она выскользнула наружу. Карим вышел с другой стороны и посмотрел на нее поверх машины.
– Хочешь, чтобы я был честным? Ну, пойдем.
Карим махнул ей рукой и быстро пошел по дорожке. Они обошли крыло дворца и вышли на небольшую мощеную площадь, выходившую к морю.
Он остановился возле стены и посмотрел наверх.
Галила поняла, где они находятся.
– Карим, – выдохнула она.
Солнце палило так жарко, что ей никак не удавалось вдохнуть раскаленный воздух и казалось, что у нее волосы на голове горят.
– В его жизни была любовь. – Голос Карима звучал так презрительно и брезгливо, будто он говорил о проказе. – Он не мог жить без нее. Он предпочел покончить с собой на глазах своего сына, чем вытерпеть еще один день. Ты этого хочешь от меня, Галила? Чтобы я не мог жить без тебя?
Солнце сушило и жгло ее кожу.
– Они не могли быть вместе! – воскликнула Галила. И она знала свою мать. Едва ли та любила Джамиля так же сильно. – У нас другая ситуация. Я… Я люблю тебя.
Карим вздрогнул, будто его ударили.
– Не нужно. Нам лучше сохранять дистанцию.
– Нет, не лучше! – Она схватила его за руку. – Разве это лучше для нас, что ты разобьешь мое сердце, оттолкнув меня? Тогда мне лучше прямо сейчас пойти и утопиться.
Она махнула рукой в сторону моря. Карим бросил взгляд на волны, потом повернулся к ней и холодно сказал:
– Я хочу, чтобы ты обуздала свои чувства, пока все не стало еще хуже.
Хуже? Он, кажется, действительно не понимал, что такое любовь. И в этом была их главная проблема.
– Ты не просто не хочешь любить меня, ты не можешь. Разве не так?
– Не могу и не стану. Я защищаю нас обоих. Себя. И Зирию.
Он уже говорил ей это раньше, но какой-то крошечный уголок внутри нее – даже меньше ребенка, которого она носила, – все-таки надеялся. Теперь она знала, какой глупой была эта надежда. Теперь она верила, что он никогда ее не полюбит.