Не будем вторгаться в дела юридические: пусть судебный надзор разберется, справедливо ли обвинение в хулиганстве, нарочито оторванное от всей предыстории отношений, нарочито изолирующее скандал в отделе труда и зарплаты от всего, что скандалу предшествовало, и тем самым дающее картину неточную, однобокую. Пусть судебный надзор разберется, справедливо ли, что именно эта женщина признана хулиганкой, лишена прав заниматься своим делом, унижена, изгнана с комбината. Если юридически осуждение Грищенко правильно, не будем, поддавшись эмоциям, это оспаривать. Подчинимся закону. Ибо действительно, закон есть закон.
Только трудно, я думаю, будет с этим смириться.
1980
* * *
В таком виде очерк был напечатан, но прежде чем рассказать о том, что последовало за публикацией, мне хотелось бы вернуться к тому, что ей предшествовало.
Посланца газеты, приехавшего затем, чтобы воспеть и прославить, встречают, естественно, хлебом-солью. Если же повод совершенно иной, ждать такого приема едва ли приходится. Да и не надо! Когда я вижу вдруг пусть даже робкие признаки повышенного внимания, они меня, по правде, пугают. С чего бы это? — думаю я. Не кроется ли подвох?
Вежливая настороженность — вот к чему я привык, чего ждал и на сей раз, приехав по письму Екатерины Николаевны Грищенко. Действительность, однако, превзошла мои ожидания. Достаточно сказать (пусть эта деталь никому не покажется мелкой), что во всем городе не нашлось поначалу организации, которая согласилась бы сделать отметку в моем командировочном удостоверении.
Куда ни зайду — пожимают плечами: «А мы вас не приглашали». Или: «Вы в какую организацию прибыли?» — «Да вот, — говорю, — читательница прислала письмо…» — «Пусть она и отметит». Как сговорились… Или, может, без — «как»?..
Курьез? Чепуха? Пустяковый штришок, отвлекающий внимание от серьезной проблемы? Не скажите! Очень красочная деталь, которая помогла мне понять драматизм сложившейся ситуации. Никому не хотелось вступать в конфликт с мясокомбинатом: боялись разгневать его начальство. Даже лояльностью, понимаете! Даже формально терпимым отношением к корреспонденту!
Конечно, способ защиты, избранный местными мудрецами, выглядел довольно комично. Интересно, как им виделось мое посрамление, если бы я вернулся в редакцию без отметок «прибыл» и «убыл»? Записали бы мне прогул? Или сочли бы обманщиком: утверждает, что съездил, а печати-то нет…
Не это, конечно, волновало меня, я-то что: приехал — уехал… В конце концов поставят печать, никуда им не деться. Не поставят — обойдусь без нее. А Екатерине Николаевне в такой обстановке — как работалось, как жилось? Ежедневно и ежечасно…