— Спасибо на добром слове, — казак повернулся.
— Постой! А руку-то что не дашь на прощанье?
Неловко он протянул мне руку.
Когда я вернулся в избу, Елизавета Петровна сидела снова за фортепьяно и пела о голосистом соловье, который собирается куда-то лететь. Я тихонько прошел в угол и взял еще раз тетрадь с «Молитвой русского крестьянина». Каждое слово этой молитвы падало в душу.
Если бы я и не слышал столько об Одоевском от Бестужева, я полюбил бы его уже за эту молитву!
И вдруг до меня донеслись знакомые звуки. Я весь напрягся. Елизавета Петровна, с воодушевлением поглядывая на меня, запела:
— Боже, что Польшу родимую нашу
Ты так лелеял столь долгие веки,
Ты, отвращавший нам горькую чашу
Броней твоей всемогущей опеки…
Ныне тебе мы возносим моленье!
Верни нам Отчизну! Пошли исцеленье!
— вдруг подхватили и Нарышкин, и Лихарев, и Воробьев.
— Никак не думал, что вы знаете наши песни, — сказал я растерянно.
— Как же не знать песни народа, с которым у нас столько общего! — воскликнул Воробьев. — Только не везде их можно петь. Но в Харечкиной балке на — здоровье! И даже если Засс услышит, сам подтянет!
Ночевали у Нарышкиных. Елизавета Петровна предупредила:
— В тесноте, но не в обиде. И на будущее время помните — как попадете в Прочный Окоп, загляните в Харечкину балку.
В Усть-Лабе я простился с Воробьевым.
— Ну, Михаил, желаю успеха! Теперь могу признаться — удивлял ты меня частенько… И про ссору твою с Савченко я много думал, и как ты голод и холод в походах терпел….
— Что это вы, Владимир Александрович! Все терпели одно и то же, — сказал я смутившись.
— Что верно, то верно. Ты дослушай… Терпеть можно по-разному… Нравилось мне многое в твоем терпении. Ну хотя бы то, что за курицами не гонялся. Твой трофей лучше всех — Вига! Ну и вообще… Сам Вельяминов тебя отличал не раз.
Тут уж я изумился.
— Чего ты? Разве не знаешь, как Алексей Александрович скуп на похвалы… в лицо скуп! А государю не постеснялся заявить о тебе. И скажу по секрету: пришлось бы тебе еще долго ждать производства. Ссыльный поляк, это, братец ты мой, почти что декабрист. Но Вельяминов — человек смелый, принципиальный и никого не боится… Эх! Жив ли еще? Ну, ладно!.. Напоследок хочу дать совет. Не забудь: на Кавказе не один Майборода, а многое множество. Ходят и глазами стреляют — где бы выудить какого крамольника. Будь осторожней!
В те времена комендантом Абинского укрепления был майор Аблов — широкий, приземистый мужчина, с лицом, словно высеченным топором наспех. Он был «из бурбонов», как называли тогда офицеров, выслужившихся из солдат, еле писал и говорил очень плохо. Это замечал даже я, а не то что русские. Мне всегда казалось, что Аблов препротивный субъект, но пока я был солдатом, мы друг для друга не существовали. На этот же раз, когда я впервые пришел в Абин с очередным транспортом в офицерской форме, Аблов соизволил обратить на меня внимание во время укладки дров, привезенных для Абинского гарнизона. Начал жаловаться, что наш отряд заготовил ему мало дров: