Какая разница между поручиком Наленчем, адъютантом генерала Дверницкого, и этим тенгинским прапорщиком? Я родился благородным шляхтичем, а потом объявили, что я не благороден и вовсе не шляхтич. Кто же я теперь? Снова шляхтич, или, как говорят по-российски — дворянин? Благороден ли я снова? И что такое благородство от рождения? Разве у меня руки и ноги сделаны из другого материала, нежели у моего Ивана — денщика, который заботится о том, чтобы я был сыт и чист?»
Какое-то крылатое существо с грозным жужжанием влетело в палатку и так билось о брезент, что спугнуло мысли. Мне пришлось встать и выгнать его полотенцем. Затем я снова улегся и предался размышлениям. До общего подъема было еще далеко. Нахлынули воспоминания о вчерашнем десанте.
Это был подлинный ад. Двести пятьдесят чугунных глоток в течение пятнадцати минут изрыгали гранаты и ядра на берег, где шапсуги притаились за многорядными завалами.
Завалы мы превратили в развалы, и шапсугские трупы усеяли берег. Да что там завалы! Вековые дубы и чинары с треском падали с гор, увлекая камни и песок! Под огнем судовой артиллерии отряд в шлюпках отправился к берегу. С громовым «ура» мы прыгали прямо в воду и спешили за Раевским, на приступ…
Взбираясь на гору, я заметил одного рядового. С видом гуляющего он лез по склону, опираясь на палку. За ним шествовал огромный усач с ружьем и предостерегал рядового от опасностей. На биваке я спросил у Воробьева, не знает ли он, что это за чудак. Воробьев засмеялся и сказал, что это, наверное, Лорер!
— Он недавно рассказывал, что не имеет намерения убивать людей, которые ему ровно ничего дурного не сделали. А усач, по-видимому, его слуга и телохранитель. Но как ты до сих пор не знаешь Лорера? Ведь он зимовал в Ивановской.
— Мало ли нас там зимовало, — отвечал я. — Да и попал я туда весной.
— Здравия желаю, ваше благородие! Прикажете воду подать в палатку, либо пойдете на море? — спросил Иван, заходя в палатку.
— А ты купался?
— Так точно. Вода нынче теплая, а на море окромя того сейчас очень интересно. Кораблей тьма! Видать, ночью прибыли.
Я пошел к морю. В лагере уже кое-где копошились. Дымились костры. Из палаток вылезали заспанные солдаты. В долине еще висел туман, но вершины гор уже золотились.
На берегу стоял мой командир, полковник Кашутин, и изо всех сил растирал грудь мохнатым полотенцем.
Окликнул меня:
— Куда вы, господин прапорщик? Берег здесь неважный. Занимайте мое место.
Саженей за четыреста стояли на рейде бриги «Язон» и «Фемистокл». Паруса их румянились от зари. В стороне покачивались еще два тендера