Конечно, на этом мысе я особенно вспоминал Бестужева. Заходя в укрепление, думал, может быть, именно здесь он был убит. Ненавидел Альбрандта, который, горя желанием показать удаль, увел цепь в лес без резерва. Именно поэтому Бестужев попал в руки убыхов.
Бессильная ненависть к тем, кто уничтожал все благородное, продолжала меня потрясать. В такие минуты я уходил на Мзымту-реку, которая протекает мимо Святого духа. Мзымта — значит, бешеная. Я садился на берег, и мы с ней вдвоем бесились. Мзымта день и ночь грохотала. Около нее можно было извергать какие хочешь проклятия! И я упивался созерцанием катастроф, которые эта река учиняла… Она терзала свои берега так, что с грохотом рушились скалы…
Горы накалялись за день, как печи, а за ночь не успевали остыть. Дышать было нечем. Горячий воздух сушил ноздри и горло, язык и все внутренности. А снаружи мы были словно в горячих компрессах. Сколько влаги в человеческом теле! Я никогда так не потел, как на этом про-
клятом мысе: не успеешь выпить кружку, она уже льется по вискам и по лбу, выпьешь другую — мчит водопадом по спине!
Сладковатый запах гниющих растений вызывал тошноту. Я не мог из-за этого дышать носом и ходил, как дурак с разинутым ртом. И даже думать я вскоре стал неспособен. Жара высушила мои мозги!
Уже двое суток подряд не смолкала канонада со стороны Навагинского укрепления[136].
Туда мы должны были отправиться для выручки гарнизона, окруженного убыхами. Но мы продолжали дышать Святым духом! Ротный сказал, что ждем кораблей. Начальство боится отправлять отряд берегом, потому что лихорадка — лихой фуражир — косит и косит солдат.
Наконец началась амбаркация. Корабль «Могучий» расправил паруса и понес в Навагинское укрепление первую партию в сто пятьдесят штыков. Свежий морской воздух всех оживил. Стояли на палубе и смотрели на берег, ожидая, когда покажется Навагинское укрепление.
Наконец оно показалось, и все зашумели.
— В целости! Молодцы навагинцы! Держатся!
С нами ехал Данзас[137]. Я его часто встречал в палатке у декабристов. Лихорадка его, кажется, боялась: он лишь слегка побледнел, по-прежнему скептически улыбался и немного позировал. Должно быть, знал, что он очень хорош собой. Офицеры окружили его и кто-то спросил, видел ли Данзас Хаджи-Берзека. Хаджи-Берзек — убыхский вождь. Ему восемьдесят лет; из его девяти сыновей пять погибло в стычках с нами.
— Не видел, но знаю, что он порядочный хвастун, — отвечал Данзас. — Поклялся, что обреет бороду и наденет женское платье, если не разнесет наши форты в пух и прах. Хотел бы я нарядить его в женское платье и провезти на ишаке по аулам.