Я так и не допил свой кофе. В окно кто-то ударил, со звоном посыпались стекла, увесистый булыжник ворвался в кондитерскую и плотно уселся в пирог среди кремовых завитушек и розочек.
— Сморкачи! — закричал кондитер, бросаясь к дверям и запирая их на ключ. — Скорее, пан, уходите. Не дай бог, с паном случится несчастье!
Как бы в ответ на это из-за окна донеслось душераздирающее мяуканье.
Я поспешил выйти задним ходом вместе с кондитером, который стремглав побежал за полицией. Чем кончилось дело, я так и не узнал.
На другой день кондитерская на Медовой была закрыта, а около нее валялась масса осколков. Окна были выбиты, как и застекленная дверь.
Так я еще раз услышал о том, что Варшава продолжает грезить о Жечи Посполитой. Тридцать лет Польша прожила после несчастного нашего похода на Волынь, имела время подумать о нем и, выходит, не подумала…
Из этого я сделал вывод, что идеи, подобно деревьям и камням, переживают людей.
На другой день после скандала на Медовой улице я опять ходил на Новый Свет, 45. Напрасно!
Грустно, что прошло столько дней зря, но ведь Эдвард и в мыслях не мог иметь, что я живой да еще вздумаю приехать в Варшаву. Я взял Яна Дуклана Охотского и пошел в Саксонский сад, где когда-то гулял со Скавроньскими. Погода была солнечная и теплая.
Усевшись недалеко от фонтана, я наблюдал за гуляющими. Провезли в коляске больного старика, поставили коляску на солнышке. Старик дремал. У него было восковое лицо. Кажется, он видел во сне что-то хорошее — улыбался и даже причмокивал. Может быть, грезилось прошлое? И все же нехорошо заживаться до такого возраста, если сам уже ничего не можешь… Прошли какие-то элеганты в измятых шляпах с паннами в траурных платьях. Это мне показалось странным. Архиепископа уже похоронили и можно было бы снять траур. Пробежали дети, гоня черные обручи. Около фонтана появилась красивая пани с крошечным мальчиком, оба в трауре тоже… Мальчик отбежал от матери, и она окликнула его:
— Конрадек!
Но его что-то привлекло, и он не послушался, подбежал ко мне. Ага, его интересовал Ян Дуклан.
— Хочешь посмотреть? — я подал ему книгу.
Он начал ее листать. Это был прехорошенький темноглазый мальчик, с длинными волосами, но личико у него было не слишком веселое, бледненькое.
Пани подошла, взяла за руку и повела, выговаривая, зачем он подходит к дядям, которые отдыхают. Очень красивая пани, но красота ее какая-то невеселая!
Они обошли вокруг фонтана и удалились, а ко мне подбежал еще один мальчик, уже побольше, и спрятался за скамейку.
— От кого ты прячешься? — спросил я.