Послышались голоса. Мелькнули вдали, за кустами, какие-то силуэты. Еще появились люди… Ранней весной почти каждый вспоминает своих умерших… Рука об руку
приближались две женщины в трауре. Остановились у могилы Скавроньского.
Я вскочил, поклонился и отступил, собираясь уйти, но одна из женщин, торопливо откинув вуаль, сказала:
— Останьтесь, прошу вас. Я его мать. Мне приятно видеть здесь того, кто помнит…
Я молча повиновался. Женщины преклонили колени.
Помолившись, они встали, и пани Скавроньская протянула мне руку. Я наклонился и поцеловал ее…
— А это — его сестра, — сказала пани, показывая на спутницу.
Подняв голову, я обомлел. На меня смотрела она…
— Ядвига Скавроньская.
Панна протянула мне руку, но я не посмел поцеловать ее… И даже не помню, поклонился ли я. Клянусь, глаза панны вспыхнули радостью! Она узнала меня! И глаза у нее были точь-в-точь такие же синие, как у Владислава, и вся она была его повторением, только более нежным. Как же я не понял это в зале сената! Какая странная судьба свела нас! Я не мог проронить ни слова.
— Ни разу еще не приходилось встречать кого-нибудь на могиле Владислава. Я бываю здесь не менее раза в неделю, — сказала пани Скавроньская.
— Не менее двух раз, — мягко поправила Ядвига. — И в любую погоду…
— Это верно, но как же иначе? Не могу отказаться от забот, которыми окружала его… Он был хорошим сыном… А вы его друг, не правда ли? Расскажите о нем! — попросила пани Скавроньская.
Увы! Что я мог рассказать о человеке, с которым удалось поговорить один раз в жизни.
— Мы познакомились за несколько дней до его смерти, — отвечал я. — Несмотря на это, пан Владислав успел убедиться — я питал к нему горячие дружеские чувства.
Мне не хотелось рассказывать историю с цесаревичем.
— Это вы принесли? — спросила панна Ядвига, указав на розы.
Я кивнул.
— Как бы мне узнать, — сказала пани Скавроньская и немного замялась, — о том молодом человеке, который бросился на цесаревича… Стыдно признаться, до сих пор я ничего не предприняла.
После смерти было вообще не до того, я потом кто-то сказал, что он сошел с ума и находится в госпитале. Бедный юноша! Каков бы он ни был, я должна его повидать… Мне говорили, он неизлечим…
— Он давно вышел из лазарета и считается вполне здоровым, но, вероятно, повторил бы свой поступок, случись такое же положение.
— Вполне здоров! Как хорошо! — воскликнула пани Скавроньская.
Я перевел глаза на Ядвигу. Она напряженно смотрела на меня.
— Могу я просить пана об услуге? — продолжала пани. — Не передаст ли пан этому юноше… Буду истинно счастлива, если он посетит меня… И сама бы пошла к нему, но в школе столько людей…