— Охотно передам и думаю, он завтра же засвидетельствует вам уважение… В шесть часов вечера, если пани расположена в этот час…
Я проводил их до ворот, усадил в коляску и тихонько побрел к себе. Там я застал Игнация, который умудрился побывать у родных в Пултусске. Он предложил пойти на танцы в обывательскую ресурсу[26], но я отказался. Хотелось уединения.
— Что с тобой? — удивился Игнаций. — Уж не выпил ли вина в одиночку? Вид у тебя совершенно пьяный.
— Долго был на воздухе. И сейчас пойду в Лазенки. Надо же нагуляться вволю перед занятиями.
Уж не знаю, как я дожил до шести часов вечера следующего дня, когда позвонил в особняк на Вейской улице.
— Не пришел?! — разочарованно спросила пани Скавроньская после приветствия.
— Дело в том, пани, — ответил я, запинаясь и покраснев до ушей, — дело в том, что он… — это я… Прошу прощения, что не сказал об этом вчера… Встреча была так неожиданна, а я, по правде говоря, и сам до сих пор… избегаю вспоминать вслух, что случилось…
— А я так и думала, что вы и есть он, — сказала Ядвига.
— Тогда… тогда… Позвольте мне… — Пани Скавроньская не договорила. Она обняла меня и горько заплакала.
Я тихонько гладил ее вздрагивающие плечи и смотрел на Ядвигу. И какие же у нее были в этот миг глаза!
Пани Скавроньская пригласила меня следовать за собой. Пройдя небольшой коридор, она распахнула дверь, и первое, что я увидел на стене напротив, — большой портрет Владислава, выполненный маслом. Вдохновенный, слегка улыбающийся, Владислав смотрел на меня, как бы говоря: «Вот ты и пришел, как я рад!» На столе, под портретом, из красивой высокой вазы поднимался сноп белых роз.
Пани Скавроньская, смахнув слезы, повернулась ко мне:
— Здесь все так же, как было при нем. За этим столом он занимался, на этой софе отдыхал, а в кресле, сидя у окна, читал или просто размышлял. А тут его друзья… — Пани Скавроньская распахнула шкаф, битком набитый книгами. — Мы часто проводим здесь время. Иной раз кажется, Владислав уехал и скоро вернется… В тот роковой день, уходя на парад, он был особенно нежен…
Голос пани Скавроньской дрогнул. Панна Ядвига обняла ее:
— Мамуся, я вас прошу… не надо об этом…
— Хорошо, хорошо, не буду. Мы, пан Михал, никого здесь не принимаем, но вы — его друг… Это наш пантеон, где мы поддерживаем самый горячий — белый костер из его любимых цветов.
В комнате царила мирная тишина. Городские звуки почти не были слышны. Оба окна выходили в сад с вековыми липами.
Внимание мое привлек стоявший подле вазы небольшой портрет девушки в офицерском мундире. Ее лицо, хотя и далекое от классической красоты, было прекрасным. Короткие вьющиеся волосы… В бархатных глазах ум и решимость. Маленькая энергичная рука покоится на эфесе.