— Но я не хочу быть свободной без мужа! — выкрикнула дама. — Я тоже русская!
— Мне ничего неизвестно о восстании, пан подпоручик, — пытался уговорить Домбровского российский офицер. — Думаю, вы ошибаетесь. Вернее всего — в Варшаве вспыхнул бунт, но это же не значит, что Польша поссорилась с Россией или наоборот!
— Вы все еще возражаете, капитан! Тогда я вынужден…
Толпа вдруг заколыхалась, и я еле удержался на ногах.
— Что случилось, Панове? — послышался внушительный голос.
— Пропустите, пропустите! — раздалось в публике.
К подпоручику Домбровскому сквозь толпу пробирался пан Гжегож Хлопицкий.
— Что случилось? — повторил он, как всегда по-наполеоновски складывая на груди руки.
_ Нас арестовывают, — сказал россиянин.
_ На каком основании? — строго спросил пан Хлопицкий Домбровского. — Кто дал подобный приказ?
Домбровский молчал.
— Я вас спрашиваю, пан подпоручик! Кто дал приказ арестовывать русских?
— Подпоручик Высоцкий.
Хлопицкий захохотал. Тотчас засмеялись и в публике.
— Вы думаете, о чем говорите, пан подпоручик? С каких это пор подпоручики командуют вами?
— Но в Варшаве революция… Нам приказано…
— Пропустите сейчас же русского капитана, пан подпоручик! Я не разрешаю вам арестовывать россиян! Проходите, Панове, проходите.
Хлопицкий отстранил Домбровского и, сам встав на его место, широко распахнул дверь театра.
Вскоре и нам с Ядвигой удалось пробраться к выходу. Хлопицкий кивнул мне.
— Это хорошо, что ты здесь, — сказал он, когда я поравнялся с ним. — Зайди ко мне на днях, Михал.
«Пригласил бы ты меня, если бы знал, что я сегодня наделал?» — подумал я.
Домбровский, еще какой-то подпоручик и журналист Ксаверий Брониковский стояли неподалеку от театра и о чем-то совещались. Я собирался перейти с Ядвигой на другую сторону, но пришлось поспешно посторониться: Домбровский и Брониковский вскочили на дрожки и поехали, крича во всю мочь:
— До брони! До брони! Русские режут поляков!
— Ах, матерь божья! — воскликнула панна Ядвига. — Какой ужас! Неужели это правда?
— Ложь! — воскликнул какой-то пан. — За что русским нас резать! — Надвинул на лоб меховую шапку и удалился.
Мы с Ядвигой молча спешили домой. Слава Езусу, Эдвард спал безмятежным сном, зато на пани Скавроньской лица не было.
— Наконец-то! — воскликнула она со слезами на глазах. — Один пан бог знает, что я пережила!
— Мамуся! Мы целы и невредимы. — Ядвига бросилась обнимать ее.
— В радзивилловских казармах напротив засела какая-то компания и открыла такую стрельбу, что ходить по улице невозможно. Я думала — вас убили… Но почему пан Михал так страшно бледен?