Казалось, он чего-то ждал, готовился стать чему-то немым свидетелем… Или соучастником?
И вдруг картинка переменилась. Мирон увидел себя в саду.
Ему всего семнадцать лет.
Вокруг все цветет, поют птицы, весело звенит вода в фонтане и томно вздыхает листва.
У Мирона в руках – учебник по истории. Он пытается осмыслить прочитанное и понять, что же хотел донести до него автор.
Тут он слышит быстрые шаги, а через миг из-за кустов цветущей бузины появляется его кузина.
Она идет к нему.
Нет, не идет, а плывет, не касаясь ногами земли…
Сердце Мирона сжимается от ужаса, он пытается закричать, но тщетно, из горла вырываются только булькающие звуки. Ему не хватает воздуха, он задыхается, прижимает к горлу руки.
Последнее, что он слышит перед тем, как проснуться, это звенящий смех Евгении, который постепенно переходит в демонический хохот.
Проснувшись, Мирон посмотрел в окно – никакого месяца и в помине не было, тьма кромешная.
Все остальное ему приснилось или… почудилось.
Только сейчас он сообразил, что сидит на кровати, обхватив руками горло.
Но никто его не душил и даже не пытался. Разве только он сам…
Мирон разжал пальцы и вытер со лба холодный пот.
Прошлепал босыми ногами через всю комнату, достал из мини-холодильника минералку, налил полный стакан и выпил залпом.
Снова лег в постель и натянул одеяло до подбородка.
– Что же ты наделала, Евгения, – тоскливо подумал он, засыпая, – взяла и ушла…
Инна Нерадько тоже долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок.
А перед тем как лечь, долго рассматривала любительскую фотографию Евгении Бельтюковой, на которой та в обнимку с Адамом Верещаком заходит в гостиницу.
Совсем недавно Инна думала: «Почему так: одним – все, а другим – ничего?»
Теперь же она совсем не завидовала Евгении – лучше быть небогатой, но живой.
* * *
Утром выпал снежок, забелил все кругом.
Мирослава решила съездить в больницу к Бельтюкову.
Конечно, она знала, что в реанимацию ее не пустят. Да и зачем, если Валентин Гаврилович так и не пришел в сознание, несмотря на все усилия врачей.
Так что объяснить, зачем она туда едет, Мирослава не смогла бы даже себе самой. Впрочем, она и не пыталась.
Морис хотел было поехать с ней, но она только молча помотала головой.
Миндаугас пожал плечами: мол, на нет и суда нет, и напустил на себя равнодушный вид, но в глубине души все-таки был недоволен.
И, пожалуй, только Дон понимал или, вернее, ощущал все оттенки его чувств.
Вот и сейчас, едва Мирослава выскользнула из столовой, кот подошел к Морису, приподнялся на задние лапы, одну переднюю поджал так, что создавалось впечатление, будто кот прижал ее к груди, а другой осторожно потрогал Мориса за ногу.