Покориться.
— Возьми меня, — шепчу словно в бреду. — Возьми, — умоляю.
Вскрикиваю от невозможного, невероятного наслаждения, когда кончик языка, дразня, касается самой чувствительной, пульсирующей желанием точки. Еще и еще, умело подталкивая к наивысшему пику блаженства. Кричу, повторяя его имя, а он все не перестает меня ласкать, доводя до умопомрачения…
…И тут я просыпаюсь с его именем на губах.
— Александрин! Ну сколько можно? Ты вообще думаешь нам открывать?! — бушевали за дверью сестры.
Я шумно вздохнула, тщетно пытаясь прогнать отголоски желания, разливавшегося по телу. Сорочка была влажной, тонкий шелк прилип к коже, остужая разгоряченную плоть. Кружевной подол был задран, ну прямо как в моем непристойном сне. Кажется, сама того не сознавая, я ласкала себя, бесстыдно рисуя в мечтах образ искусителя-стража.
Даже обида на Морана не отрезвляла.
Единая, да что же со мной творится?!
— Александрин! — Голос Лоиз взметнулся на октаву выше, перейдя в оглушительный визг.
Страдальчески застонав, пошла открывать своим истязательницам, так жестоко прервавшим мой сон. Который я боялась и в то же время жаждала досмотреть до конца. Губы пылали от поцелуев, по телу пробегала дрожь, стоило вспомнить прикосновения сильных рук. Словно ночное видение являлось не плодом моей фантазии, а безумной реальностью.
Огляделась настороженно, не без оснований опасаясь обнаружить в своей опочивальне его бесстыжее чародейство. Ведь как-то же он вчера сюда проник.
— Чего это ты такая красная? — с порога приступила к досмотру Лоиз.
А Соланж участливо поинтересовалась:
— Заболела? Может, у тебя жар? — прижала ладонь к моему покрытому испариной лбу.
— Обидно будет, если сляжешь с простудой. Я слышала, как месье де Лален обсуждал с маркизом предстоящую охоту и пикник в лесу. Уверена, будет весело! — расцвела счастливой улыбкой Лоиз.
Соланж глубокомысленно констатировала:
— Нет, вроде бы температуры нет.
Странно. А такое ощущение, будто внутри меня заточили пламя, которое сжигает медленно, но верно, грозя превратить тело в жалкую кучку пепла.
Может, я действительно больна? И имя этой болезни — любовная лихорадка.
Оказывается, близняшки явились затем, чтобы развлечь меня до прихода портнихи, а заодно порасспрашивать о вчерашней прогулке с его обольстительной светлостью. Вероятно, установку получили от маменьки. Вместе с приказом выяснить, почему за ужином мы с маркизом и парой слов не перекинулись.
А о чем нам с ним говорить?
Каяться и объясняться Моран не спешил. А мне, понятное дело, просить прощения было не за что. Ведь не я же вела себя по-хамски.