– М-да-а-а… Баб Зина в ударе. Пойдемте, что ли, к эскулапам, пока мы еще посетители, а не пациенты.
* * *
– Как странно получается, – сказала Ада, проведя пальцем по списку дежурных медсестер. – Вчера мы бегали по крыше. А сегодня идем навещать больную. И все в одном доме. И даже далеко идти не пришлось.
– Ага, – поддержал светскую беседу Виктор, шагая за напарницей. Больничные запахи явно его нервировали, и он пытался скрыть это болтовней. – Насчет далеко: мне вчера вспомнилось, когда первые аккорды услышал. Я же, не соврать, в две тысячи третьем пробовал играть на гитаре, писать стихи… Слушай, четырнадцать лет прошло. Казалось бы, вчера. А уже четырнадцать лет. Мне самому когда-то было всего четырнадцать лет. А так быстро…
Эрнест молчал. Он ловко, по-вампирски зачаровал дежурного врача, и та теперь разливалась соловьем, ведя их к палате: анализы, обследования, томограмма, гамма-камера. Ада тронула за плечо, и низший дернулся.
– Это вы организовали?
– Да.
– Зачем? – На непонимающий взгляд девушка уточнила: – Вы Темный. Зачем вам это?
Желание отбрехаться от докучливой, но неизбежной спутницы против желания поделиться сокровенным – вот какая борьба отражалась на лице брюнета. Наконец он решился.
– Это сложно. Понимаете, я сам еще не до конца… Действительно, какое мне дело. Ну, попросил бы новую… – Эрнест хотел цинично ухмыльнуться, но не смог. – Понимаете… «Тu deviens responsable pour toujours de се que tu as apprivoise»[20].
– «Приручили», значит. – Виктор хотел набычиться, но передумал. Видимо, ему тоже было нелегко бить лежачего. Девушка тронула его за локоть, но локоть дернулся, а сам перевертыш скривился, как от больного зуба. Впрочем, отодвигаться он не стал.
Возле нужной двери Эрнест замер.
– Я не пойду. Во-первых, обследуйте сами. Чтобы не было повода придраться. Во-вторых… я не могу. Просто не могу.
Дозорные переглянулись. Ада повернула ручку.
– Вик, пошли. Эрнест, стойте. Я вам доверяю.
Внутри было хуже всего. Одиночный люксовый номер с огромным телевизором, с букетом цветов в трехлитровой банке, с какими-то фруктами в вазе на тумбочке. – Перевертыш хотел было цапнуть яблоко, но рука, не достав, замерла в воздухе. Он выдохнул и весь как-то съежился.
– Никому… – Голос его сник до шепота, хотя тень, оставшаяся от хрупкой, изящной девушки, мирно дремавшей на подушках, не смогла бы его услышать при всем желании. – Никому бы не пожелал. Ни врагу… Никому.
В Сумраке все выглядело почти пристойно. Обстановка, конечно, сменилась, телевизор пропал, но синего мха практически не было. То ли постарался Эрнест, то ли сказывалась близость отделения.