И как только занялся маленький огонек, над которым Мерседес, сидя рядом скрестив ноги, размахивала своей веткой шалфея, отчего по комнате равномерно разлился тонкий аромат – аромат неожиданно приятный и пряный, – Мануэль задумался, чего он, собственно, хочет, и, естественно, он это знал уже давно, и для этого не требовалось, чтобы индейская женщина размахивала веточкой в его комнате. Он хотел ясности в вопросе о том, кем была Анна. Тогда, возможно, снова воцарится покой в его ухе.
Мануэль вглядывался сквозь жертвенное пламя южноамериканского нагорья в даль Цюрихского озера, по берегам которого то и дело вспыхивали гирлянды света и по которому проплывал в праздничных огнях прогулочный катер. Бледный полумесяц висел в небе так далеко, как будто он был занят освещением других миров.
– Хороша идея, докторсито? – спросила его боливийка.
Мануэль кивнул с улыбкой:
– Хороша идея, Мерседес.
Затем он уронил голову в ладони и закрыл глаза.
Когда он открыл их снова, Мерседес стояла перед ним. Коробка из-под бисквита была закрыта и стояла на столике, книги были убраны на полку. В комнате все еще висел тонкий туман и все еще струился одуряющий приятный аромат.
Мерседес протягивала ему желтый конверт.
– Estaba detrás de los libros6, – произнесла она и указала на нижние полки стеллажа. – Документос?
– Gracias, – сказал Мануэль, взял конверт и положил на стол, – muchas gracias7.
– De nada, doctor, de nada8, – сказала Мерседес, – qué Dios te bendiga9.
Она поцеловала его в лоб, подошла потом к столику, взяла коробку и покинула комнату.
Мануэль все еще сидел какое-то время в полутьме. Он уже давно не был так спокоен и расслаблен.
Наконец он зажег настольную лампу, еще несколько секунд привыкал к свету и только тогда открыл желтый конверт.
Там было письмо.
Прежде чем он развернул его, он прислушался. Разве это возможно, что в это время еще каркают вороны?
Праздник медленно набирал силу.
В связи с восьмидесятилетием матери Юлии все собрались в загородном ресторане, окна которого доходили до пола и открывали вид на Цюрихское озеро, на горы, поднимающиеся над его южным берегом, Этцель, Флубриг и Аубриг, цепь Гланера и Швейцарские Альпы за ними, тянущиеся от Глениша через Глузберг и через Клариды вплоть до сияющей белизны треугольника Титлиса.
Официантка обошла длинный стол с большой открытой фанерной коробкой, отец Юлии и брат матери, а также брат Юлии выхватили из нее по гаванской сигаре и, несмотря на мягкий протест матери Юлии, запалили их, и тонкое облачко медленно потянулось над их концом стола сквозь лучи солнца, которые преломлялись в нем. Прекрасная погода на улице делала пребывание в замкнутом помещении все более невыносимым.