– Тебе хотя бы та ночь понравилась? – не без ехидства спросила Мануэла.
– О да, – ответила мать, – это было великолепно.
И когда она – неожиданно для самой себя – влюбилась в Рихарда, с которым познакомилась на промышленном конгрессе, где была переводчицей, и когда он – опять-таки неожиданно для нее – тоже в нее влюбился и они решили пожениться, она сказала Мануэле: «Теперь у тебя есть папа». Но Мануэла не решалась называть Рихарда папой, она обходилась, как и ее мать, когда говорила с ним или о нем, его уменьшительным именем, Ричи. Рихард был старше Моники на несколько лет, был в разводе, имел двух сыновей и был вовсе не испуган, когда она ему сообщила, что у нее есть дочь.
Рихард тогда даже признался, что он всегда хотел иметь дочь и он рад, что теперь она у него появилась.
Но дальнейшие отношения с подрастающей Мануэлой быстро отрезвили Рихарда. Девочка заставляла его постоянно чувствовать, что он не ее отец, в разговоре с подругами называла его любовником своей матери; когда та об этом узнала, она пришла в ярость. Она замужем за Рихардом, он ей не любовник, а законный муж, и разве Мануэла не замечает, что она многим ему обязана? Подобные словопрения заканчивались заявлением Мануэлы, что лучше бы она осталась в Базеле со своими подругами, с которыми ей было хорошо, чем каждые четыре года переезжать в другой город, черт знает куда, и там ходить в проклятую немецкую школу, полную детей других кочевников, с которыми не имеет смысла заводить дружбу, поскольку они все здесь временно. И что еще более обидело Монику, это заявление: «Лучше бы ты тогда сделала аборт».
Потом Мануэла начала обжираться, расплываясь все больше и больше; любому было ясно, что она несчастна. И было невозможно рядом с несчастливой дочерью самой быть счастливой. Самым приятным для них было то время, когда супруги оставались одни, а Мануэла была вместе со школой на экскурсии или в кемпинге. Моника была занята на полставки в секретариате посольства, где Рихард работал атташе по экономическим вопросам. Оба они втайне надеялись, что Мануэла продолжит изучать социологию в каком-нибудь университете в другом городе Америки, но Мануэла не только предпочла остаться в Вашингтоне, где она хотела учиться в Хаббардском университете, в котором преподавали почти одни черные доценты, но и продолжала дальше жить с ними на Гарфильд-стрит, а не в студенческом общежитии рядом с кампусом. Так ей удобнее, заявила она.
И вот она стоит внизу на лестнице и снова задает все тот же вопрос, точно зная, что она опять не получит на него ответа.