Смотрит на своих подчинённых зеков, с кривой, злой ухмылкой. Те молчат. Знают они, что к бригадирам блатные присматриваются и что бригадир здесь, без пяти минут блатной, личность, под защитой таких, как Худой и людей посерьёзнее. Они не знали, как поступить и что говорить нужно сейчас – без санкции руководства, блатных, рот лишний раз лучше не открывать, особенно по таким вот вопросам. Может Буббу завалили по приказу, может Худой в курсе – скажешь, как было на самом деле и завтра тебя вот так на вырубке найдут с топором в башке.
Парень, успевший указать, кто Буббино лицо с топором познакомил, сейчас прикусил язык и уже жалел, что вообще разговаривать умеет.
-У него ж вся башка в мясо. – Говорит охранник, слегка наклоняясь над телом. – Тут ударов пять не меньше. Как он так сам-то? Что ты мне тут гонишь-то?
-Бубба был здоровый. – Согласно кивает Лёха. – И упрямый очень. Он каждый раз вставал, а тут, видишь же начальник? Скользко тут. Он снова падает и в топор башкой. А потом встаёт и опять. Ужасная трагедия начальник. Просто вопиющий случай жесточайшего самоубийства.
Начальник мрачно смотрит на него. Взгляд косится на окровавленный топор, всего в полуметре от заключённого. В глазах мелькает страх. Лёха вдруг улыбается, глядя в эти глаза – он чует его ужас, он вдруг понимает, что успеет убить «начальника», ещё до того, как тот выстрелит.
Но он, конечно, не сделает этого.
-Вставай. – Охранник передёргивает затвор, патрон вылетает на снег. – Блять…, - говорит по этому поводу охранник, провожая патрон сердитым взглядом. – Короче, пошли Малой.
-В карцер?
-Не, тебе новый суд теперь. За уёбка этого. – Охранник пинает мертвеца, что бы понятнее было о ком речь. И указывает стволом автомата, куда нужно идти. – Ща в изоляторе поторчишь.
Лёха поднимается, молча кивнув – что ещё они могут с ним сделать? Срок ему прописанный и так слишком велик. Ну, дадут пожизненное. Смертной казни-то в стране нет. А что ему бояться этого пожизненного? Ужаснуться от того, что променяет жизнь дряхлого старика, каким он отсюда выйдет, на ту же участь, но только там где у него точно будут кровать и ужин? На воле, такое счастье бывшему сидельцу не всегда грозит. На воле, люди вольные – там всем плевать на всех. Кто-то омара кушает в ресторане, а кто-то на помойке ищет корочку плесневого хлеба.
Пока шли обратно, под конвоем, пока закрывали его в изоляторе – тот же карцер, только с нормальными стенами и нормальной тёплой батареей, пока всё это было, он думал. И не находил ответов. Случившееся вроде бы было чем-то плохим…, тогда почему на душе так полегчало?