Голубые сумерки застали их верстах в двадцати от Шайтан-горы.
— Что ж, заночуем? — обратился Буров к своему спутнику.
— По мне, все одно. Притомились порядком, а тут сухо, вода близко.
Пока Никита разводил огонь и готовил ужин, Буров решил забраться на соседнюю гору, благо бледные сумерки еще позволяли различать окрестность.
Никита общипывал убитую утку, когда Буров, порывисто дыша, прибежал назад.
— Что больно быстро, Евгений Сергеевич?
— Давай ружье. Некогда, — прохрипел Буров.
Никита засуетился. Как назло, патроны были запрятаны на дно рюкзака.
— Скорее!
— Куда торопишься? Зверя увидел, что ли?
— Огонь!
— Какой огонь? — встрепенулся Никита.
— Очень просто — костер. Недалеко.
— Чей костер? Может, начальника?
— Вряд ли, — махнул рукой Буров. — Тогда бы большой был. А то еле мерцает.
— Значит, вогулы, — безразлично проговорил Никита.
— Манси здесь не кочуют, — ответил Буров на бегу.
Вот здесь — каменный кряж. У его подножия, в ложбине, костер. Буров раздвинул ветви кустарника. Совсем близко от него, словно огненные крылья бабочек, трепетали робкие языки костра. Буров неловко поднял берданку и стал осторожно спускаться. Валежник хрустел под ногами.
У костра лениво заворчала собака. Но кто-то ее успокоил. Буров вышел из кустов. Человеческая фигура метнулась в сторону. Котелок, висевший над костром, опрокинулся, и вода залила огонь. Буров вскинул ружье.
— Сто-о-ой! Стрелять буду!
— Фу, вот напугал старика, — раздался знакомый голос.
— Зверев?! Ты!
На плечи Бурова бросилась Серуха. Длинным шершавым языком она лизала его щеки, нос, подбородок.
— Ну и подвело твои бока, — похлопал собаку Буров. — Где Корнев? — забыв пожать руку проводника, в упор спросил он.
— Корнев-то? — очнувшись от испуга, переспросил Зверев. — Там остался.
— Как там?.. Значит, заблудились?
— Видно, так.
— Почему вернулся один?
— Накорми сперва, потом и обскажу, как дело вышло. Да, по правде, и говорить-то нечего.
— Ну, это мы еще увидим, — строго произнес Буров, и они направились к ночлегу.
Костер дымится у входа в палатку. Ветер заносит под брезентовые полотнища клубы синего прозрачного дыма. Густой промозглый дождь, не смолкая, стучит по крыше палатки. Буров, только что вернувшийся из очередного поиска, скидывает с себя промокшую одежду и докрасна растирает тело махровым полотенцем. Громко смеясь, он бьет ладонью Григория Хромых по голой спине, и они поднимают возню в углу палатки.
Зверев оборачивается к ним, протирает покрасневшие от дыма глаза и строго произносит:
— Разбаловались, будто сосунки двухмесячные… А то и невдомек, что, может, слезами горькими плакать надо… Начальника-то нет.