Воздух кажется густым и пахнет сыростью, плесенью и грязными носками, но я дышу полной грудью и смотрю на все так, будто впервые здесь оказалась. Скольжу рукой по темно-серым стенам, чувствуя, как внутри кипит адреналин. Я остро ощущаю свой страх, но заставляю себя воспринимать все эмоции так, будто мне надо себе доказать, что я справлюсь. Что мне больше не нужна ее помощь.
В чулане уборщика я раздвигаю швабры и распахиваю скрипучую дверь. Окидываю взглядом черный потолок, черный пол и черные стены, которые совсем не кажутся черными, а все потому, что оклеены разномастной бумагой. Стул стоит там же, где и всегда. Стойка для гитары темнеет в углу. Сейчас она пустует. Включаю ближайшую лампу и запираюсь изнутри.
Оглядываюсь, внимательно рассматривая все, что находится в комнате, – как и всегда. Когда я впервые осталась здесь одна, я обошла ее, читая стихи на стенах в случайном порядке и возвращаясь к тем, которые понравились мне больше остальных. Помню, как меня накрыло волной спокойствия, когда я наконец отыскала текст песни Эй-Джея, и то наслаждение, с каким я читала стихи Сидни, написанные на обертках от фастфуда. За несколько часов я ознакомилась с десятилетней поэтической историей этого места, прочла стихи поэтов, давно закончивших нашу школу. Когда я села на диван и начала писать свое стихотворение, глаза у меня побаливали от усталости. В тот день уходила я из «Уголка поэта» с чувством благоговения перед всеми, кто когда-либо переступал порог этой удивительной комнаты.
Теперь же я уверенно и неспешно иду к невысокому книжному шкафчику, стоящему в правом углу, и включаю лампу, которая тут же заливает стену светом. В тот первый день я не дошла до этого места, а за последние несколько месяцев ни разу не приклеивала сюда свои собственные стихи. Иначе обязательно заметила бы, чем этот угол отличается от всех остальных.
Стены здесь увешаны одинаковыми линованными листами с тремя дырками, исписанными одним и тем же правильным, красивым почерком, между словами – аккуратные пробелы.
Неподалеку от лампы замечаю деревянный пенал. Беру его, кручу в руках, провожу кончиками пальцев по причудливым волнам и завитушкам на крышке и замечаю на ней три буквы: К.Э.М.
Возвращаю пенал на полку и медленно его открываю. Внутри лежит помятый тетрадный лист. Дрожащими руками достаю его и разворачиваю. Это не стихотворение. А письмо. Дыхание у меня перехватывает, когда я понимаю, что написано оно тем же почерком, что и стихи на стене напротив.
Дорогой мистер Б.!
Возможно, вы начнете винить себя в том, что я собираюсь совершить. Но не стоит. Эта комната не принесла мне никакого вреда. Напротив, именно она продлила мне жизнь.