— Янош!
Советник спустился с лестницы на несколько ступеней.
— Да, госпожа.
— Я же говорила только об одном ребенке, — у графини дрогнули губы.
— Заказ выполнен, — Янош поклонился. — Мальчик в Крым прибудет отдельно.
Графиня передразнила советника:
— Хмельны от удачи! Надо было с этого начинать. Мне нужны воины, а не поэты.
Капитан склонил голову ещё ниже. Карла разозлилась. Почему она вынуждена смотреть на его макушку? Янош прекрасно знает, что графине должно внимать, не отрываясь от неё глаз. Наверное, этим он показывает своё недовольство хозяйкой. Слишком многое стал себе позволять, и самое обидное, ничего с этим поделать нельзя — сама виновата.
— С мальчиком поторопитесь — нам теперь нужны деньги. Видишь, поиздержались… Выродков в Каффу, к крымчакам. Только… — Графиня подняла факел выше и приблизила к детским лицам. — Оставь вон ту ворожею, с опухшей ногой и эту, светловолосую с нарывом на плече… Всё равно до Крыма не дотянут.
***
Северная часть Туркмено — Хорасанских гор. Ночь. Развалины храма огнепоклонников. На открытой площадке под звездами, пляшущий цветок огня осветил склонившиеся над пыльным ковриком две фигуры. Каландары. Одеты как все дервиши, принадлежащие этому ордену — в грубое рубище до пят, на головах высокие черные с меховой оторочкой шапки, к которым пришиты монеты, пуговицы, веревки с растрепавшимися концами, разноцветные лоскуты, птичьи кости.
К обломку колонны приставлены два посоха.
Перед дервишами лежат кокосовые чашки, в которые обычно служители Аллаха Милосердного собирают подаяния. Сейчас они пусты — полными были ладони каландаров: в них крепко зажаты сухие косточки из скелетов семи птиц.
Мерно звучит заклинание. Тела дервишей раскачиваются из стороны в сторону. Глаза мерцают во мраке… Произнесены последние слова заговора, ладони разжимаются, и кости с дробным перестуком летят в чаши.
Каландары гадают.
Гадают на смерть.
Свою смерть.
— Афрухтан — ба! — от костра вверх взмыли три светлячка — их сияние поможет лучше рассмотреть сложившиеся в чашах магические узоры.
— Я вижу Бараний рог и курай.
— Я вижу Змею, поедающую свою, только что сброшенную шкуру… Курай — флейта или растение?
— Сухой стебель.
— Сколько осталось лепестков?
— Семь.
Молчание. Осмысление.
Один из дервишей, начинает тихо напевать монотонный мотив, древний как печаль, страшный, как сон приговоренного к смерти. Второй, с черной узкой бородой, блестящей от жира или от грязи, говорит тихо, словно самому себе:
— Не думал, что догадаются. Не думал, что так скоро. Воистину — глупец тот, кто врага считает глупцом.