Я ощутила странные эмоции, нечто незнакомое кружилось во мне, путало мысли.
Она похлопала меня по ноге.
– Ты – моя дочь. Я бы пошла за тобой сквозь огонь, так что, конечно, я прыгнула бы в мелкую речку, чтобы спасти тебя.
ДВЕНАДЦАТЬ
Я была все еще в шоке от родительской заботы, когда в мою сторону направился Кэллам. После того, как рафтеров вытащили на пляж. После того, как рафты закрепили на берегу. После того, как всех сосчитали, чтобы убедиться, что никого не потеряли. И вытащив все припасы, чтобы все перекусили бутербродами.
Мне пришлось почти заставить Гарри и маму поесть, пытаясь убедить их, что я в порядке – нет физических или ментальных травм. Они ушли, пообещав принести мне еду.
Я едва оправилась от слов мамы, как Кэллам опустился на корточки передо мной. Он почти ухмылялся мне.
– Хорошо поплавала? – спросил он, скрывая эмоции.
– А ты так хорошо прыгнул и спас меня, – ответила я, пока он расстегивал маленький красный мешочек. – Главный вожатый.
Но я точно не смогла вызвать в нем вину. Он не смутился, а улыбнулся.
– Допустим, я прыгнул тебя «спасти». Как бы это выглядело?
Я не совсем понимала, на что он намекал.
– Героически?
Его улыбка стала шире, он вытащил салфетку со спиртом. Он держал аптечку? И зачем ему салфетка? Пока он не начал вытирать мои голени, вызывая дикое жжение, я не поняла, что истекаю кровью. И не в одном месте. Речные камни серьезно поранили меня.
– Я бы не назвал это героическим, – сказал он.
– А как бы назвал? – я сжала кулаки в песке, он раскрыл другую салфетку для второй ноги.
– Глупо.
– То, что для меня героически, для тебя – глупо?
Он не мешкал.
– Да, как–то так.
– Меня сбросило с рафта, и река решила поиграть моим телом в пинбол. Остальные подходили и спрашивали, в порядке ли я, похлопывали по спине. Почему ты поучаешь меня, что поступок героя, а что – нет?
Кэллам опустил окровавленную салфетку в тот же мешочек, что и другую, и взял тюбик мази.
– Потому что всем нам в жизни нужен кто–то, говорящий прямо, а не сочиняющий бред, да?
– Что–то мне не хочется отвечать.
– Почему? Потому что правда жестока? Или потому что ты – одна из тех, кому нравится бред? – он не спорил, а говорил даже искренне.
– На это мне тоже не хочется отвечать, – я напряглась, а он начал втирать мазь в порезы на моих ногах, но это не жгло. Было даже приятно, особенно то, как нежно он при этом касался меня.
– Допустим, я за тобой прыгнул, – он замер, открыл один из больших бежевых пластырей. – Что бы случилось с остальными рафтерами на нашей лодке? Что было бы с ними без проводника? – он выждал пару секунд, чтобы это впиталось, и продолжил. – Допустим, я нырнул за тобой и как–то поймал. Как бы я помог? Я не смог бы оттащить тебя в лодку. Я не смог бы оттащить тебя к берегу. Ты видела, что бывает, когда пытаешься плыть посреди бурного потока, – он накрыл пластырем один из самых больших порезов на моей левой ноге, взглянул на меня. Его мокрые волосы нависали на глаза, но я заметила за ними вскинутую бровь. – Я мог бы держать тебя за руку и говорить что–то приторное, типа «Не переживай, я с тобой» или что–то подбадривающее, типа «Мы сделаем это вместе», а то и что–то мужественное, типа «Я спасу тебя», но это не важно, потому что я не мог покинуть тот рафт, – он разгладил другой пластырь на моей голени. – Но, обещаю, когда и если тебе понадобится помощь, и я смогу ее предоставить, ты ее получишь.