— А чем вам она не нравится?
— Пран... Пран...шлеппер. Не настаиваю, но мне кажется, ваша фамилия не внушает доверия.
— Прандштеттер, — поправил Тихоня. — Пранд-штеттер. Нормальная фамилия.
— Язык сломаешь, пока выговоришь.
— А какой псевдоним вас бы устроил? Острополер?
— Вы еврей?
— Родом я из Чехии, — ответил Тихоня как можно достойнее.
Андрей Сермяга нахмурился.
— Отличный ответ. Всё объясняющий.
Тихоня всем своим видом старался показать, что не понимает всех этих намеков.
— Странно, я здесь с восемьдесят девятого года и никто не обращал внимания на фамилию. Вы первый. Русский язык — как родной. Мне кажется, говорю без акцента... Уже и думаю по-русски, сны вижу на русском. Я, знаете ли, не отношусь к тем своим землякам, которые считают всех русских врагами.
— Может быть. Но вы заметили, как русские преклоняются перед иностранцами из западной Европы и как недолюбливают славян? Поляков, болгар?
Томас пожал плечами.
— Теперь моя очередь сказать — может быть. Это вам бывший хозяин Ронеты рассказал?
— И он тоже, и собственные наблюдения.
— Так это вы недолюбливаете?
— Я? Мне все равно, — ответил Сермяга, пригладив бородку. — Но меня раздражает, когда к нам едут из-за границы якобы развивать нашу культуру.
— А что тут плохого? Если ваши власти не радуют сухарями, а только плеткой, надо же кому-то заботиться о русских художниках? Мы ведь не на разных планетах живем.
— Уважаемый, запомните, самое дорогое в наше время — это халява. Сегодня я получу пять копеек, а завтра буду обязан отдать миллион.
Томас, чуть не поперхнулся, услышав поговорку, которой приписывал свое авторство.
— Ну, вам пять копеек не нужны. Я бы не сказал, что вы в чем-то нуждаетесь.
— Конечно.
— Позвольте нескромные вопрос, вы настолько успешный творец?
— Творец надеюсь не от слова «тварь»? — спросил Андрей, без намека на улыбку.
— Хорошо, не творец — художник, — сказал Томас, поглаживая кошке живот. — Уж извините, если обижу, я не слышал об Андрее Сермяге. Знаю, что вы пишете, что у вас знаменитый отец, мастер, но я пока не имел чести быть знакомым с вашими работами.
Томас замолчал, но и Андрей сумел удержать паузу. Чертыхальски с видимым усилием продолжил:
— Хорошо, давайте начнем сначала. Я пришел познакомиться, чтобы спросить вашего разрешения посмотреть работы, а получается — как бы вступаю в спор. Я даже понимаю, почему так вышло, — Тихоня засмеялся. — Когда речь заходит о гонорарах, я всегда нервничаю. Но и вы меня поймите. Многие мои клиенты считают, что я им должен деньги. Они думают, что я пришел за бесценок скупить их гениальные шедевры, а потом отвезу их на запад и продам за миллионы. Был один такой кадр из Винницы, который удумал, что надо наваять картин побольше, а потом повеситься. Да-да, повеситься. Но не по правде, а понарошку. Недоповеситься, так сделать, чтобы из петли вовремя вынули. После смерти холсты художника подскакивают в цене, но если вы уже беседуете с предками, зачем вам слава и деньги? Мертвецу, даже мертвецу-художнику кредитные карточки с миллионами ни к чему. Поэтому тот хотел, чтобы я устроил скандал почти со смертельным исходом, и всё — слава на века! Это даже круче отрезанного уха. Мне предложили все поделить пополам, но с условием: он вешается — я вытаскиваю и устраиваю паблисити.