Отбросив полиэтиленовую штору в сторону, Томас вошел в «бункер».
Здесь было светло — возле козла, приставленного к противоположной стене, висел переносной радиоприемник с встроенным в корпус фонарем. Тихоня осмотрелся. Да, здесь был новый, чистый, безопасный, ещё не наполненный душевным человеческим теплом мир. Потолок состоял из трех бетонных плит. Недавно возведенные стены не были оштукатурены и сохранили следы деревянных подпорок, которые когда-то не давали раствору растечься. Пол был почти готов — осталось залить полоску у входа. Застывшая часть застелена мокрой, грязной пленкой. В ложбинках ещё стояли мутные лужи — Костя, чтобы прибить цементную пыль, разливал воду. Воздух сырой, затхлый — если сделать несколько глубоких вдохов, обязательно чихнешь.
— Настоящее логово маньяка, — сказал Томас, указывая на полиэтилен. — Грохнул, завернул и никаких следов.
Глаза Кости смешно округлились. Он задумался, почесал голый живот. Иванов сейчас мало походил на убийцу случайных гостей.
— Даже не знаю, что и думать, — сказал он. — Чего-то боишься?
— Я? — нет. Это ты пустил незнакомого человека в дом, завел в место, где нервы щекочутся и возникают странные желания, — ответил Томас, понимая, что сознательно нагнетает ситуацию, провоцирует.
— Бояться? Мне? — спросил Костя, и в его голосе было столько неподдельного удивления, что Тихоня невольно рассмеялся. Конечно, чего опасаться человеку, который три километра быстрых ходом тащит в руках два мешка цемента?
— А бункер выйдет на славу, — вдруг вынес приговор Тихоня и пошел по кругу, осматривая углы, стены и потолок. — Как по мне, даже слишком крепкий.
Костя, вмиг забыв про недавнюю неловкость, оживился, глаза заблестели.
— С плитами повезло. Завод разбирали и я по дешевке купил. Такие используют при строительстве многоквартирных домов. Стены сделал так, чтобы выдержали нехилый заряд тротила. Перед тем, как залить раствор, сэндвичем поставил две сетки рабицы и арматуру посередине.
— Круто.
— Ага.
— Но я одного не пойму, — сказал Томас, проведя ладонью по крепкому потолку, похлопав по шершавой стене. — В чем смысл? Ну, если сбудутся твои страхи, сможешь пересидеть какое-то время. Город вымрет — погибнут все, кто не имеет убежища, как у тебя. Их ждут голод, болезни, преждевременная смерть. Будут умирать дети, старики, а в это время ты будешь сидеть в своей скорлупе и жрать консервы?
Костя ответил сразу, не раздумывая — ответ давно сложился в его голове:
— У меня одна пара глаз, — сказал он. — Во фразе «точка зрения» отражается то, что мы наблюдаем за происходящим только со своей колокольни. Я не могу влезть в чужую голову и не в ответе за остальных. У меня есть семья: жена, дети, тёща. Я знаю, что будущее таит в себе опасность и чтобы осознать это, не надо обладать каким-то супер умом. Могу ли я построить бомбоубежище для всего города? Нет. Могу ли спасти тысячи жизней? Нет. Но при всем этом я в состоянии попытаться уберечь тех, за кого отвечаю. Если мужчины будут выполнять свой основной долг — защищать своих близких, то кто знает, может ничего и не случится? Прошло время интеллигентской рефлексии и поиска смысла жизни. Право имею — не имею? Незачем больше спрашивать «что делать?», так как ответ уже всем известен. Надо спасать детей, попытаться дать им шанс на будущее. Мы слишком близко приблизились к эре общего счастья, сострадания, понимания того, что нас всех объединяет, и отрицания разъединяющего. Кто такое стерпит? Нам не дадут спокойно жить! Самое темное время суток наступает перед рассветом и нам, как не высокопарно звучат мои слова, предстоит пережить эти страшные часы. Зло невозможно победить одними словами. Необходимы действия, поступки, усилия, для того, чтобы наш мир стал чуточку безопаснее, чище, спокойнее, а значит — добрее. Я делаю что могу, что мне по силам. А остальные? Пусть и они почешутся...