— Тоня, — сказал он, не разжимая век. — Мы ещё живы, а остальное... Все есть суета и глупые хлопоты.
— Банальности говоришь.
— Так наша жизнь во что превратилась? Калейдоскоп банальностей.
— Превратили! — зло поправила баронесса.
— Какая теперь разница? Может, это и к лучшему. Больше о себе будем думать. Пора уже. Мне вон, копеечный рюкзак подогнали — погуляем.
Хозяйка достала из кармана пачку сигарет, выбив одну, захватила губами фильтр. Коробок бабаевских лежал на кухонном шкафу. Поджигая табак и стараясь, чтобы дым не попал в глаз, сказала:
— Может, махнем на остров? Покупаемся, позагораем...
Томас ответил тихо, растягивая слова, словно находясь в трансе:
— Почему бы нет? Хорошая идея.
Луч гладил его лицо. Из открытого рта Томаса вдруг стал вырываться пар, как будто на улице резко похолодало. Вот солнечный зайчик остановился на кончике высунутого языка, словно Чертыхальски хотел попробовать солнечный свет на вкус.
Антонина Петровна настороженно наблюдала за его игрой и между её бровей залегли две морщины. Наконец баронесса сказала:
— Давно писано-переписано, что нельзя возвращаться в места своей молодости. Томас, мемуары читать надо. Мы всегда расстраиваемся, когда видим доказательства того, сколько времени ушло, и как мы повзрослели. Сколько могли сделать и не сделали, как бездарно потратили отведенные нам годы.
— Ты-то не такая, — пропел Томас, продолжая забаву с солнечным зайчиком и блаженно улыбаясь.
— А ты не завидуй — у завистников запоры. Меньше желаешь — мягче стул. Вот помру...
Томас резко обернулся.
Хозяйка взмахнула руками.
— Помру, помру, и не надо мне там рассказывать глупости. Понимаю, старческое, в моем возрасте все об этом только и говорят, поэтому терпи. Похоронят... Да хоть под терриконом — мне все равно. Я уже и завещание составила. Там тебя нет, но если до января дотянешь, перепишу. Кое-что оставлю.
— Бочонки?
Антонина Петровна улыбнулась, но в её глазах полыхнули такие яркие зарницы грусти, что у Томаса защемило сердце.
— Всё тебе оставлю, дурёха. Не пьет он...
Помолчали.
Чертыхальски, опустив голову, срывающимся голосом с большим трудом смог произнести:
— Я чувствовал тогда. Каждый раз. Каждую смерть. Я ведь один остался?
Над головой раздались хлопки крыльев, и в арку влетело несколько голубей. Антонина Петровна, насыпав птицам хлебных крошек, ответила:
— Все ушли. Но пока я землю топчу — ты не один. Понял?
Томас промолчал, только голову опустил ещё ниже.
Вдруг Антонина Петровна вспомнила:
— Слушай, ты же по святошам промышлял.
— Ты ещё детство вспомни.
— Какая разница?