Заржавленная железнодорожная ветка вела в тёмный глухой бурелом, но это не остановило йети. Двигаясь вдоль путей, он вскоре достиг входа в заброшенный тоннель. В полутьме, царившей под сводами, виднелись горы мусора — культурный слой нескольких поколений молодёжно-алкогольной жизнедеятельности. Дальше рельсы уводили в непробудный мрак. И оттуда на него пахнуло оружейной сталью, креозотом и давно не мытой человечиной. Сульфат шёл ощупью, пока зрение не адаптировалось к темноте. Вскоре путь ему преградила бесформенная серая громада… Надпись вдоль клёпаного борта древнего бронепоезда гласила: «Кратким курсом!»
Reverti unde veneris, quid grave est?[11]
Блаженный Августин
Скрытый от взглядов с земли за грядой облаков, цеппелин скользил в розоватой утренней дымке, держа курс на восток. Левин, припав глазом к окуляру подзорной трубы, сквозь разрывы в тучах созерцал бескрайность лесов в проблесках озёр, чувствуя себя отчасти сродни Богу. Перемещение фронтов Гражданской войны виделось сверху какой-то муравьиной суетой. Кое-где возле населённых пунктов вспыхивали и гасли искры боестолкновений — лавина белых неумолимо накатывалась на Вятку. Блюмкин, насвистывая себе под нос «Семь сорок», наносил на штабную карту расположение своих и колчаковских частей.
— Значит, от Шопино путь на Рябиновку свободен?
Левин утвердительно кивнул.
— Тогда приготовьтесь, — Яков достал из-под сиденья рюкзак парашюта и, не глядя, кинул ему в руки. — Как только услышите выстрел — прыгайте. Приземлитесь — парашют сразу же спрячьте. Встречаемся у пруда, места вам знакомые, не заблудитесь.
— Никак не пойму, Блюмкин, что за игру вы ведёте? — Левин просунул руки в лямки и уже привычно оправил парашют на спине.
— А как вам понравился Дзержинский? — вопросом на вопрос ответил Яков.
— Честно говоря, так себе.
— Не переживайте, вы ему тоже. При первом удобном случае он бы вас умертвил медленно и со вкусом. Так что считайте, что я опять занимаюсь благотворительностью, устраивая ваш побег.
— Мы пойдём к Колчаку? — с надеждой спросил Левин — по литературе и кино образ белого движения рисовался ему в основном в позитивной тональности.
— Мы пойдём к вашей невесте, дорогуша. Или кем там вам приходится Катя?
Левин почувствовал, что краснеет.
— Просто… Хорошая девушка, вместе работали. Откуда вам про неё известно?
— Во время своих астральных путешествий вы слишком много болтаете, мон шер, — усмехнулся чекист. — Ещё у вас комплекс неудачника, вы влюблены, как школьник, и стесняетесь. Ну, съели? Что вы там сверкаете глазёнками? Не возникло ещё желание разбить мой длинный еврейский нос? — Блюмкин грубо толкнул его в грудь, направляя в сторону выхода. У Левина сжались кулаки.