— Нет, — отвечает Поль. — Отпусти занавеску, — говорит он, — не то он поймет, что мы его видели.
Пьер отпускает занавеску и разглаживает край, как заботливая хозяйка.
— Ничего хорошего, — говорит Поль.
Сын садится и бросает взгляд на часы. — Да уж, — говорит он. Полицейская сирена оглушает их воплем первобытной птицы и уносится, теряясь в гуле уличного движения.
— Ну что ты за дочь такая? — говорит Поль. — Что ты за дочь?
— В школе ты за меня не краснел, — отвечает Катерина. — Чего ты такого особенного для меня сделал?
— Я тебя породил, — говорит ее отец.
— Не без посторонней помощи. — Она улыбается, ее белые зубы, кажется, возникают из солнечного загара.
— В отношениях с твоей матерью инициатива всегда исходила от меня, — говорит он.
— Что ж, — говорит она, — любопытное данное.
— Существительное «данные» не имеет единственного числа. Не понимаю, почему ты в школе хорошо успевала. Ты же ни черта не знаешь.
— Ты не поверишь, папочка, — говорит Катерина. — Ты и вправду не поверишь.
Когда пришел отец, она лежала в постели, прислушиваясь к перезвону церковных колоколов и гудению кондиционера. В настоящий момент ее квартира находится в доме на Восточной сорок второй улице рядом с Мэдисон-авеню.
Когда он уходит, она берется за письмо к матери с просьбой о деньгах. Немного подумав, пишет на конверте «Миссис Поль Хэзлет, НОД». Буквы означают «наибольший общий делитель». Катерина считает, что они смогут заинтриговать ее мать и заставить ее прочесть письмо. В этот же день, только позже, Катерина сама относит его и опускает в щель почтового ящика родителей на первом этаже дома у Ист-Ривер, где те живут.
3
Зима. Квартира Эльзы Хэзлет. Прекратилось громкое летнее гудение кондиционера. Воздух колышется от центрального отопления, температуру невозможно понизить до нормы, к тому же квартиры сверху, снизу и за северной стеной добавляют жары.
— Гарвен? Кто такой Гарвен? — вопрошает княгиня Ксаверина.
— Мой наставник-вожатый, — отвечает Эльза.
— Избавься от всех подобных типов, — говорит княгиня, подбирая складки своего роскошного одеяния.
— Ты уже уходишь? Посиди еще немного, — говорит Эльза.
Вновь устраиваясь среди диванных подушек, княгиня бормочет: — Мне надо домой, к моим тутовым шелкопрядам. — Она говорит: — Когда-то я была в сетях у священника, Эльза, душенька. Я избавилась от него сорок лет назад и ни разу об этом не пожалела. Первая и четвертая недели, как я отказала ему от дома, дались тяжелее всего. Он был моим якорем, отказавшись от него, я была, как утлое суденышко, в бушующем море жизни. Но я нашла свою стезю и ни разу не пожалела, что порвала с этим священником. — Она откидывается на спинку дивана, ее груди вздымаются и опадают, как паруса огромного парусника, и это придает ее словам особую достоверность.