Выйдя замуж, княгиня начала полнеть и через десять лет, к моменту смерти князя Ксаверина, раздобрела и стала величавой дамой, всех любящей и всеми любимой. Подкидыш из Новой Зеландии по имени мисс Коплстоун, она запросто могла бы выбрать путь наименьшего сопротивления и кончить одутловатой старшей диспетчершей на телефонной станции. В те годы Эльза ее не знала — она познакомилась с княгиней, когда та уже была великосветской дамой, женщиной крупной и независимой, а было это давно, в 1944 году, в мире секретов военного времени.
— Он вернулся, — говорит Поль. — Он вернулся.
— Ну, ну, ты же знаешь, что он не Киль, так не все ли тебе равно, что он вернулся?
— Я уверен, что это Киль, никакого сомнения. И он вернулся в Нью-Йорк. Вернулся в обувной магазин. Что там ни говори, а это и вправду Киль.
— Слишком он молод для Киля. Ты согласился с Гарвеном, что люди стареют. Он похож на Киля военных лет, но сейчас-то Киль выглядел бы совсем по-другому, даже если б не умер в тюрьме, а именно в ней он и умер.
— Когда я сегодня снова его увидел, то сразу понял — это Киль, — говорит Поль. — Он, должно быть, прошел курс омолаживания.
— Расскажи это Гарвену, а не мне, — говорит Эльза. — Я устала от этого Киля еще прошлым летом. Он все лето у тебя с языка не сходил.
— Ты первой его увидала.
— Значит, ты увидел вторым. Будь он Килем, он бы постарел, как ты, — говорит она.
— Ты этого не говорила, когда первый раз увидала его в обувном магазине, — говорит Поль. — Ты сказала…
— То было наваждение, как любое другое, — говорит она, ее тень падает в неправильном, противоестественном направлении. — Мне непонятно, зачем ты опять об этом заговорил. Этот человек не Киль. Поэтому я не понимаю, что тебя так волнует. Он не может быть Килем, он по возрасту Килю в сыновья годится. Поэтому я не понимаю, зачем ты валишь все в одну кучу. Спотыкаешься на ровном месте.
— Ты думаешь обо всем, моя милая, пока не начинаешь думать о чем-то другом. — Он говорит мягко, словно от нее исходит опасность. А опасность действительно от нее исходит, когда она начинает так говорить.
— Что ж, может, и не валишь, — говорит она с веселостью самоубийцы. — Беру свои слова назад. Не унывай. Я ложусь спать.
— Нет, в лицах я не ошибаюсь. — Он говорит, чтобы ее успокоить, а сам думает: почему я ее не бросаю? Сегодня из нее ключом бьет веселье, завтра она опять будет мрачнее тучи. А через неделю истерически оживленной. Он спрашивает: — Ты сегодня видела Гарвена?
— Да. Он, представь себе, учреждает новое общество — Общество вожатых. Сам он наставник-вожатый. Такое у него теперь звание. — Она выходит из комнаты, волоча за спиной свою тень под неправильным углом наподобие шлейфа бального платья старых времен. Ее жутковатый смех оглашает коридор, и, даже захлопнув за собой дверь спальни, она продолжает смеяться; ее смех отдается у него в голове, словно она распоряжается воздухом, которым он дышит.