Гастон не отвечал. Он сидел, высоко задрав колени, и с ожесточением рвал длинные травинки.
- Но ты рассказал своему товарищу, почему ты не чувствуешь доверия к полиции?
Гастон покачал головой.
- Нет? А жаль. Может быть, так было бы лучше…
Он обернулся к Бернару, молча слушавшему их разговор.
- Гастон предпочёл бы не вспоминать об этом. Его мать была насмерть раздавлена американской военной машиной во время прошлогодней демонстрации в Шатору. Работницы военных заводов вышли на демонстрацию против Атлантического пакта. Американская «Эм-Пи»>1, чтобы разогнать демонстранток, врезалась на автомобилях в их ряды. [>1 «Эм-Пи» (MP) - американская военная полиция.]
Некоторое время дядя Бляшье пыхтел трубкой, глядя на становившийся тёмным лес.
- Отец Гастона приговорён к году тюремного заключения за то, что расклеивал листовки, рассказывающие правду о приготовлениях к войне, в которую хотят втянуть наш народ. Теперь он отбывает свой срок в Бордо.
Папаша Бляшье вытащил трубку изо рта и ткнул ею в сторону Бернара.
- Теперь, молодой человек, вы понимаете, почему Гастон проводит каникулы на «Серебряном Побережье».
В голосе его прозвучала лёгкая ирония.
Бернар сидел, словно окаменевший. Он чувствовал, как кровь приливает к его лицу. У него начали гореть щёки и виски. «Что я здесь делаю? - думал он с отчаянием. - Что я здесь делаю? Как теперь выпутаться из всего этого? Отец был прав… Здесь одни коммунисты!»
Дядя Бляшье внимательно приглядывался к нему. Пальцами, тёмными от смолы, он подёргивал свой ус. Бернару показалось, что маленькие главки дяди Бляшье пронзают его насквозь.
- Мне кажется, молодой человек, - заметил немного погодя Бляшье, - что лучше всего оставить всё, как есть. Зачем вмешиваться в это дело?
Бернар слышал его громкое дыхание. Он мотнул головой, как жеребёнок. Папаша Бляшье, повидимому, понял это движение как знак протеста, так как продолжал далее:
- Мы его не выдадим. Этот Шмидт скрывается от тех же самых людей, которые убили мать Гастона, держат в тюрьме его отца, угрожают снижением платы смолокурам, а его самого, Шмидта, обрекли на безработицу, втянули в грязную войну и теперь намерены приговорить к каторге. Вы понимаете, молодой человек? На него покушаются те же, кто покушается на нас!
При последних словах он ткнул трубкой сначала в Гастона, затем себе в грудь.
Бернар почувствовал, как кровь медленно отливает у него от лица. Ему вдруг захотелось оказаться дома, с отцом и матерью, среди понятий и истин, усвоенных с детства, знакомых и привычных, хоть и сжимающих иногда горло, как чересчур накрахмаленный воротничок.