– Он уже начал. Люк часто шутит с Ханной – мол, до тридцати лет никаких парней.
Я с улыбкой вспоминаю, как Ханна закатывает при этом глаза, а потом заявляет – ну и ладно, мальчишки все равно вонючие.
– Знаешь, я написала тебе море писем, – признается мама. – Но не знала, куда их отправлять. Они наверху, в коробке, вместе с подарками, которые я покупала тебе из года в год. Отец, увозя тебя в Америку, обещал вернуться через пару недель. Мол, это просто отпуск. – В маминых глазах плещется боль; боль вперемешку с виной. – Нельзя было давать согласие! Мне следовало сразу понять, что возвращаться никто не планирует. – Мама смахивает бегущие по щекам слезы. – Прости меня, Элис.
– Ну что ты. Не плачь, пожалуйста. Я знаю, ты не виновата, – мягко утешает Элис.
– Я люблю тебя. Всегда любила, ни на минуту не переставала. Отец умел настоять на своем. Я была слабой женщиной… – Мама протягивает руку к лицу Элис. – Прости меня, доченька, пожалуйста.
– Тебе не за что просить прощения. – Элис накрывает мамину ладонь своей. – Ты моя мама.
Мама крепко обнимает Элис. Какое счастье, что сестра проявила сострадание! Груз вины, возможно, так никогда и не упадет с маминых плеч, но теперь, благодаря прощению Элис, эта ноша станет легче.
Я подливаю в бокалы вина. Нам всем оно необходимо, а маме – в особенности. Она выглядит спокойней, продолжает сидеть рядом с Элис, я же остаюсь в кресле.
– Ты очень чуткая, милая. Спасибо за понимание, – вздыхает мама.
– Я этого всю жизнь ждала, – отзывается Элис. – Не знаю, что произошло на самом деле, папа не рассказывал. Не хотел ни в какую.
– В первом письме ты упомянула о своих воспоминаниях, и я так обрадовалась! Они прозвучали для меня, как музыка, – значит, ты сохранила в памяти картинки нашей совместной жизни, пусть и обрывочные. Ты нас не забыла. Просто бальзам на душу.
Элис бросает взгляд на меня, и я улавливаю в нем смутное беспокойство. Наверное, сестра устала от бурных эмоций, тем не менее она тепло улыбается маме.
– Для меня эти воспоминания тоже бесценны.
Правду говорит Элис или нет – я не знаю, да и не хочу знать, если честно. Главное – ее слова приносят облегчение маме. Она ведь так казнила себя из-за потерянной дочери.
– А твоя мачеха? Какая она? – ласково спрашивает мама.
– Рома? – Элис пожимает плечами. – Да ничего. – Она смотрит вниз, на руки, язык ее тела вновь неуловимо меняется.
– «Ничего», и все? – уточняет мама, а Элис еще раз пожимает плечами. – Расскажи правду, Элис. Не бойся, нам можно. Мы хотим знать, да, Клэр?
– Ну да. Если Элис готова это обсуждать. – Я кидаю на маму укоризненный взгляд, но та его либо не понимает, либо игнорирует.